Татьяна Васильева

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

- А вот здесь у нас хорошие мальчики проживают, - в комнату без стука вошла деканатская комиссия, ведомая юной комендантшей.

- Что значит, без стука, - обиделся зампред комиссии Парамон Парамонович Болтаев.

- Это они шутят, Парамоша, ребята молодые еще, - успокоил его другой зампред, Сигизмунд Сигизмундович Шалтаев.

- Все бы вам в игрушки играть, взрослые ведь люди, - укорила комендантша.

Сигизмунд Сигизмундович приходился Парамону Парамоновичу близнецом-братом, их нередко путали, пока не догадались предоставить одну должность и называть одинаково. По случаю рейда братья принарядились в парадные белые балахоны, препоясали чресла ритуальным поясом с временно зачехленным топором и прихватили деканатскую дегустационную змею, обученную поиску непотребного. Только вчера они замели Мишку из 302-бис, обнаружив у него полный шкаф пустых бутылок и двух полных девочек из альтернативного института, посетивших общагу в порядке культурного обмена. Сегодня комиссия сыто икала и удовлетворенно цыкала зубом, что не помешало им с порога обменяться понимающими улыбками и, принюхиваясь, отправиться в обход комнаты, Сигизмунд Сигизмундович по, а Парамон Парамонович - против часовой стрелки.
     Совершив полный оборот, братья умиленно уставились друг на друга и, покачавшись немного на носочках, резко развернулись к нам.

- Нарушаете! - заключили братья счастливым хором.

- Ага, - подтвердил Болтаев.

- Вот-вот, - согласился Шалтаев.

- Что нарушаем, Сигизмунд Сигизмундович? - спросил я.

- Что, Парамон Парамонович? - повторил Колька.

- Трудовую дисциплину прогуливаете. Занятия, это… манкируете, - радостно сообщил Болтаев.

- И пардону не просите, - уточнил Шалтаев.

- Ай-яй-яй, - встряла комендантша, а деканатская змея, улучив момент, нырнула в мой стакан чая.

Вредное животное обожало коньяк, лягушачьи лапки и теплые девичьи спинки.

- Кончились уже занятия, Сигизмунд Сигизмундович, - сказал Колька, - кончились.

Я выудил из стакана нахлебавшуюся до бессознательного состояния змею и уже начал складывать из нее модель мирового змея в миниатюре, но Болтаев, извернувшись, выхватил змеиный хвост из моих рук и привычно потряс над столом. Чай вылился обратно, и зампред пододвинул стакан мне.

- Спасибо, не хочется, - сказал я.

- М-да, - заметил Шалтаев, - чай пьют.

Змея чуть живая забралась ему в рукав и в дальнейшем обходе комнаты участвовать отказалась.

- Так, - сказал Болтаев, - а вы?

Димка сильно покраснел.

- У меня тоже занятия кончились, - сообщил он.

- Навсегда? - обрадовался Шалтаев и хлопнул Болтаева по плечу, - Навсегда, а!

- А что, - согласился тот, - можно устроить.

Димка побледнел.

- Ну что вы, - хором возразили мы с Колькой, - у нас завтра с утра война, всем приказано явиться к девяти ноль-ноль.

- Тогда ладно, - хором же ответили они.

На войну полномочия деканата не распространялись, и на этот раз они оставили нас в покое. Но уйти просто так сочли несолидным и продолжили обход.
    Несколько минут прошло в гнетущем молчании. Зампреды пересекали комнату вдоль, поперек, по диагонали и ходом коня, стукаясь друг об друга и об углы. При этом они кидали многозначительные взгляды на Димку, который краснел и бледнел попеременно, но пока держался. Комендантша открыла пухлую тетрадь и начала записывать. Мы замерли.
     Слышно было, как в соседней комнате спешно сдвигали столы и выносили наружу сор, наводя марафет на свое свинское состояние.

- Окно наружу зачем прорубили? - наконец нашелся Болтаев.

- Это не мы, окно было, - отразил я.

- Та це ж не окно, це ж цельный кирпич из стены выломали, - подошла поближе комендантша.

- Так оно и было, - подтвердил Колька.

- А картинки по стенам развесили, - укорил Шалтаев, - Может, и картинки до вас?

- Картинки мы, - признал Колян.

- А это порнография, - изрек Шалтаев.

- Где? - мы оглянулись на портрет очкарика в траурной рамке, затянутую в невидимый корсет даму, что распахивала объятия белой птице, и гордость коллекции - литографию сложнопересеченного готического замка. Замок обрамлялся пустынным пейзажем со свободно разросшемся числом измерений, в правом нижнем уголке литографии красовался автографический крестик. Автор - ошивавшийся тут же в общаге художник-самоучка легко прозревал параллельные миры и высшие измерения, но грамоте так и не научился.

- Вот, - картинно ткнул даме в живот Шалтаев. - Это самая порнография и есть.

- Сигизмунд Сигизмундович, это искусство, - возразил Колька.

- Высокое, - подтвердил я.

- Я-то знаю, что искусство… А вот вы могли и не разобраться, - продолжил он, - и принять за порнографию.

Глазки комендантши масляно заблестели, и даже змея высунула наружу один заплывший страданием глаз.

Дама, невзирая на комиссию, часто дышала и вызывающе приманивала лебедя. Тот вился вокруг, выбирая ракурс и набирая обороты.

- Снимайте безобразие! - потребовал Болтаев, отгоняя птицу.

Лебедь, не глядя, вытянул шею и ущипнул зампреда, после чего победно загоготал, набрал высоту и пошел на победный вираж.

- Не сниму, - заупрямился Колян, останавливая мизансцену за миг до кульминации, - написано искусство - значит, искусство.

- Где? - удивился Болтаев, а Шалтаев, склонившись к ногам дамы, подтвердил, - "Издательство "Искусство", размер 60x90, тираж 100 000 экземпляров". Действительно, искусство… А так не скажешь, - он еще раз неодобрительно взглянул в глаза лебедя.

Лебедь, прихлопнутый тяжелой рамой приличий, постепенно наливался кровавой злобой.

- Ну, коли так, - комиссия несогласованно развернулась и спешно отправилась восвояси.

Мы вздохнули, дама выдохнула, а лебедь удовлетворенно забил крылами.

А из соседней комнаты, куда направила стопы комиссия, уже раздавался по-свински истошный визг. Соседи слева откармливали поросенка, теперь уже здорового пивного борова. На время деканатского обхода они спешно напяливали на свинью мундир и запихивали на кровать, прикрывая морду пятачка томом Ландавшица.

- А это кто? - ужасалась комиссия.

- Аспирант Владимир Склярук! - отвечали соседи.

Накачавшаяся пивом свинья грозно храпела под Ландавшицем.

- Кто ж вас поселил вместе с аспирантом?

- Ничего, он нам не мешает, - успокаивали те.

Свинья подтверждающе икала и храпела громче.

- Ну ладно, - опасливо косясь на тушу, выходила из комнаты и положения комиссия.

Свинью жила с ними уже давно. Ее, в недавнем прошлом маленького розового пятачка, привезла чья-то мама перед Новым Годом в качестве полуфабриката для праздничного стола. Но в тот момент ничего дельного из него все равно бы не получилось, а потом как-то уж и неловко было. Свинья у них поселилась, понемногу прижилась и раздобрела на глазах. Всего за пару месяцев она выросла из молочного поросенка в здоровую хрюшку, еще за месяц - в небритого кабана, а к настоящему времени достигла размеров и аппетита вепря. Она стала парням как брат, и только этим и можно было объяснить их страстную потребность откармливать ее и дальше. В душе свинья оставалась добра и деликатна, как молочный поросенок, но во вкусах стала неразборчива, а в аппетите прожорлива до чрезмерности. Хотя о какой чрезмерности можно вести речь по отношению к свинье обыкновенной.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

 читать полностью -->>