*   *   *

Антон Иванович - физик…

Но, как говорится, не хлебом единым жив человек. Интересуют Антона Ивановича и многие другие интересные вещи. Например, женщины. В такие минуты, когда не решаются даже задачки из задания, Антон Иванович спускается из читалки на три этажа вниз и идет на дискотеку. На время это помогает.

Фонограмма допроса внезапно оборвалась и Штирлицу битых полчаса пришлось придумывать продолжение, чтобы хоть как-то втереться в доверие к Мюллеру.

- Бабушка, не хочу сказку, она страшная, - заплакала внучка.

На кровати лежал кот Бегемот и застенчиво плевал в потолок. Оттуда доносилось эхо, приятно щемящее душу.

- Бабушка, бабушка, а кто придумывает страшные сказки? Сегодня на дискотеке было особенно шумно. В воздухе висел грохот, пыль, мигающие лампочки. Он презирал все это, эту вязкую светомузыку, этот запах пота и духов, этот дикий экстаз, и сегодня даже больше, чем когда - либо. Но что-то довлеющее сверху заставило его переступить порог.

- Штирлиц, почему Вы каждую ночь включаете воду, - вопрос Мюллера отдавал ехидством.

- Попался, - пронеслось в голове у Штирлица, - это явный намек на русскую пианистку. Так сорваться, и на чем?! Это было его единственной привычкой из той жизни, которую он тайком позволял себе здесь, в фашистском логове. Каждый вечер он ложился в ванну с "Детой" и, ввернув гетеродин, слушал сводки Совинформбюро.

Слепое бешенство накипало в горячечном мозгу. Теперь его бессознательно раздражало абсолютно все. Взять хотя бы этого хмыря однокурсника, его развязные манеры просто невыносимы. В нем проснулся какой-то завистливый враждебный инстинкт - нет, этого больше терпеть нельзя, ведь этот дергающийся слащавый тип не сделал сам ни одного задания.

Красный слепой туман плотной завесой застлал мозг. Ну, он у меня получит! Ноги его отяжелели и, с трудом протиснувшись сквозь толпу, он ударил.

А наутро, испуганный и разруганный, он бегал от одного к другому. Умолял простить, обещал исправиться и слезно молил не наказывать его запретом появляться на дискотеки.

Потом целый день до ночи он сидел подавленный у себя в комнате, запершись от всего на свете. Безграничный океан тоски накипал в его мозгу. Тогда он взял "Кванты" и стал читать.

*   *   *

В. Пинчук

"Физики" - поэма.

Балаклава. Век нынешний

"Один день одного государства"
(из архива РФ-газеты, 1988 г.)

*   *   *

Нет ничего отвратительней зеленой мерзости. Переливаясь всеми оттенками ядовито-изумрудного цвета, пузырясь, чавкая, она не спеша перебирается с места на место. Ее вонь расползается густым туманом, заполняя и отравляя все вокруг. Этот туман скапливается в низинах и следах беглецов. Нет никакой возможности остановить зеленую мерзость. Она неотвратима, как самосвал. И потому нет от нее спасения никому!

*   *   *

Лучше, когда ничего не выходит. Если когда-нибудь что-то выйдет, то кому-то это может выйти боком. А это садизм.

Чтобы ниоткуда ничего не выходило, надо, чтобы ничто никуда не вошло.

А чтобы ничто никуда не вошло, надо повсюду наставить пробок. Тогда получится либо электросеть, либо ящик пива. А этого нам не надо.

Что же делать?

Надо ничего не делать, тогда никому ничего не будет, а если кто-то чего-нибудь захочет, ему за это будет кое-что другое, не скажу, чего, чтобы как бы не вышло что-нибудь. Потому как если когда-нибудь чего-то выйдет, то кому-то это может выйти боком. А это садизм.

*   *   *

Я лежу у батареи. Мне тепло. Мне хорошо. Мне ничего не надо. Не приставайте ко мне со своими проблемами. Не хочу я идти туда, где холодно. Делайте, что хотите, только меня не трогайте.

Товарищ ректор, вы уж не поскупитесь на батареи.

*   *   *

- Иннокентий, - спросил я у Кеши, - почему они все плачут?

- Не знаю, - ответил Иннокентий, - я через противогаз соображаю плохо.

- Иннокентий, - сказал я Кеше, - мне кажется, они все плачут, потому что ты балуешься с бромацетоном!

- Какие пустяки, - ответил Кеша, и начал баловаться с ипритом.

- Кеша! - не выдержал я, - ты думаешь, если ты в противогазе, тебе все позволено?

- Я не думаю. Я наглею от сознания собственной безнаказанности, - ответил Кеша и запустил рентгеновскую трубку.

- Ну, Кеша, смотри в сторону, - сказал я Кеше и врубил ток.
Вырубился свет. Кеша не остался в долгу. Вообще, никому мало не показалось.

Дискотека, в частности, судорожно дернулась и потемнела.

- Весна - пора любви, - сказал я Кеше.

- А дискотека - ее рассадник, - добавил Кеша, сливая в провал потолка последние капли иприта.

Сделалось заметно тише. Щелкали одинокие кнопки. На месте корпуса стало как-то особенно, по-весеннему светло. Иннокентий вздохнул, улегся на землю ногами к встающему солнцу и хмуро заплакал от счастья.