Часть I

-  "Отваливай, Джек"

"Ну что ж, давай, шуруй по холодку" - этой даже не парой фраз, а одной, но ёмкой, которая, тем не менее, достаточна в своей "бессмысленной выси", пожелали мне счастливого пути Мишка и Серега - два физтеха, с которыми я делю крышу, интернет связь, и иногда кусок поверхности оптического стола. Один из них, знакомый нам всем Мишка Якшин - потомственный лыжник и интеллигент (версия 1.0), способный одним взглядом, а главное, одним словом ознакомить окружающих со всей бурей эмоций и переживаний, для описания которых Лео Толстому нужны одновременно Наполеон, драгунский полк, распитица, распутница … что такое? … простите, клавиатура с утра глючит… вот так правильно - распутица и прочие описания природы средней полосы на полстраницы. Из всего этого много лет спустя помнится эта гениальная строка:

"В заду Наполеона раздавались шёпоты; он пообедал..."

Точка с запятой у классика несет глубокую смысловую нагрузку.

В дополнение отмечу, что Мишка - представитель того бесстрашного поколения Квантов, которое дало миру двух знаменитых путешественников, двух Серег: Тыртышного и Станичного.

Другой провожающий и тоже Серега - редкая в Америке птица с ФУПМа, горнолыжник с подбитым плечом, но в свободном полете; в отличие от упомянутого равнинного лыжника, мастер не только одного, но многих других понятных нам, физтехам, слов, среди которых, например, пробегает шедевральное: "гомотетичный в смысле Дарбу". С утра "необутыми" они оба вышли из дверей нашей фирмы на улицу проводить меня в дальний путь и с грустью наблюдали за моими попытками завести машину на сильном Мэрилендском морозе (- 5 по Цельсию). Я улетал в Сан Хозе (произносится как Санозе) в далекую солнечную страну их мечт под названием Калифорния, а они оставались топтать опавшие листья вблизи эпицентра политического зоопарка, который начинал готовиться к суровой зиме.

Воодушевленный их присутствием, я наконец завелся и "пошуровал" в сторону местного аэропорта, взяв на себя управление молодой, но хорошо объезженной Хонды. Местный Балтиморский аэропорт хотя и небольшой, но очень удобный. Взлетная полоса Би-Дабл Ю-Ай имеет беспересадочную и, значит, вполне интимную связь с одним уютненьким аэропортом в Лондоне и такими же взлетными полосами на трех Карибских островах. Все они, эти конечные пункты назначения, как ни странно, - главные центры отмывания бабла, как честно, так и не совсем честно нажитого антрепренерами разного пошива, разлива и окраса в их вечной тяге спрятать его (бабло) от загребущих рук мирового правительства. Так вот, "милый мой читатель" - как обращались к эпистолярным незнакомцам классики 19-ого века - поэтому, милый мой читатель, увидишь на Пикадилли гуляющего Рыжего Ребенка (Рот-Чайльда), попроси его банчок поставить прямо здесь, в Балтиморе, чтоб работящему пиплу раз в месяц не летать в этот самый Лондон.

Что мы не видели в Лондоне? Да из-за сплошного тумана - ничего мы там не видели. В лондонских кабаках у английских мужиков какой-то косящий взгляд - они как бы смотрят не на тебя, а сквозь тебя; у ихних баб - навыкат глаза и вытянутые лица, никто из этих коз тебе не улыбнется, а главное - кругом звучит этот шепелявый говор, который я давно перестал понимать. Путешественники в Азиопу неоднократно отмечали, что когда перелетаешь с нашего большого, но в общем-то острова на азиопский берег, то исчезает главное, а именно, - улыбки с лиц аборигенов. Навсегда.

Наверно больше улыбались папуасы путешественнику Генри Стэнли, когда тот, страдая от комариных укусов, с фурункулом на носу и еще на одном интересном месте искал некоего доктора Л., который много лет до этого гордым одиночкой ушел в джунгли Африки, начав свои многолетние поиски истока Нила. А вот Стэнли был исток Нила по барабану. Он искал самого доктора Л. и не просто так, а на спор с Тони Беннетом, редактором Нью-Иорк Геральд. Так вот, назло этому маловеру Тони, который дальше пляжа на Брайтоне от Нью Йорка не отъезжал, Стэнли нашел доктора, хотя изначально и он сам, и папуасы мало верили в успех этой затеи.

Нам, физтехам, сто сорок лет спустя нетрудно напрячь мозг и догадаться, что во всей восточной Африке разлива 1872 года бичевало по порядку величины два импортных дядьки, один из которых пил ирландское виски. И эти дядьки, как пара электронов у одного Купера или Чингачгук и Монтигомо у другого Купера, естественно, притянулись. Или как две капли виски на сильно гидрофобной поверхности. Американец Стэнли улыбаясь из-за пальмы вышел к Ливингстону - а тот в этот момент вскрывал нарыв на коленке от укуса мухи цеце, и спросил по-американски и как бы шутя: "Dr. Livingston, I presume?" - что значит "Др. Ливингстон, типа?" Ливингстон - здесь умалчивает официальная версия, но по слухам, чисто по-английски ему подыграл: "Ну да, "типадоктор"... С чем пришли, больной?" Отметим, что оба тупо не произнесли при встрече англоязычную приговорку "хау ар ю".

Шутку Стэнли про "типадоктор" мир оценил. Этой вот шуткой и гигантским водопадом, который он обнаружил, сплавляясь на матраце по реке Конго, подробно описал и назвал в свою честь, Стэнли навечно застыл в виде строчки в географических учебниках и в виде целого параграфа в 19-ом томе анналов географических открытий. После отчаливания надувного матраца с опухшим от укусов Стэнли вниз по реке Конго Др. Ливингстон долго сидел на берегу, обняв коленки, намазанные мазью Д-ра Вишневского (достал еще в Шотландии по случаю), и с грустью думал, наверное, что "я тебя никогда не увижу". Вечером в шалаше он долго медитировал на бутылку, где на донышке плескались остатки коричневатой аква вита (Виски по-Гэлльски означает "вода жизни", почему-то меня это не удивляет). Утром, страшно страдая от тупой головной боли, известной медикам как вейзалгия или "badoon", он выловил здоровенного карпа в озере Танганьика, увидев, как борется рыба за жизнь, он вдруг просек, что не "в вино веритас"... еще он вспомнил долгие шотландские зимы, дрянную работу, 20 лет сосущую из него жилы, соседей склочников - короче, всю свою прежнюю жизнь - и в этот момент он навсегда решил, что уж лучше искать свой Нил здесь - в Африке.

Тогда, в 19 веке, не было повседневых развлечений для мозга типа компьютерной игры "цивилизация", поэтому среднестатистический интеллигент имел много время поразмышлять "за жись". Так и Ливинстон встал перед дилеммой: либо прожигать жизнь поселковым доктором - по 18 часов обслуживать полуголых больных в наглухо застегнутом костюме, либо бегать в чем мать родила среди полуголых же папуасов, но уже как гуманист и просветитель. И Ливингстон сделал свой выбор. В поисках истока Нила он еще долго делал радиалки из своего шалаша, исследуя русла мелких рек, иногда нападая на окрестных арабских работороговцев, при этом грозя им пальцем. В конце концов, где-то в Северной Родезии, среди болот, комарья и прочих миазмов, он сьел банан и, пострадав от метеоризма пару недель, склеил ласты. Было б виски под рукой - наверняка бы не склеил. Вообще-то мой личный опыт показывает, что мастерство делания аква виты из бананов доступно не всем просветителям. На моей памяти данный процесс был освоен только Володей Липатовым. За это 1 апреля 1986 года благодарные жители присвоили ему звание почетного академика и назвали его именем даже не водопад, а целую улицу в поселке Мосрентген.

Таких идеалистов как Ливингстон развелось много в начале 20-го века, но не в Северной Родезии, а в другой более северной империи, в той ее части, которую можно назвать Арктическим Гондурасом. В этом Гондурасе миллионы гуманистов и просветителей, погрозив пальцем антидемократическому режиму - всем этим человеческим паразитам, кровососам и упырям - Романовым, Ренненкампфам и Рябушинским, закончили поиски истоков своего Нила и прочих там Внутренних Монголий среди топтунов, топей и комарья, которыми богат Арктический континент и который по суровости своего климата (одно слово Минусинск заставляет поёжиться даже Мишку Якшина, вьехавшего в Долгопрудный из города Перми на заснеженном поезде в начале сентября 1974 года) и своей величине ничуть не уступает Африке.

Кстати, сам Генри Стэнли, будучи в молодости "нормальным пацаном", поучаствовал в крутой разборке между двумя военнизироваными формированиями, почти что сразу получил прикладом поддых и очнулся в бараке, где провел год, страдая от недоедания и болезней. При этом антисанитария и суровая диета в том бараке была устроена северными гуманистами для окончательной пацификации непросвещеных конфедератов, давивших вшей в противоположных траншеях. К счастью для географов и Ливингстона, злой рок, разные там дизентерии и бом-бенге обошли Стэнли стороной сначала в лагере, а потом и в джунглях Африки. Вернувшись в Нью-Иорк, он обобщил в первой же лекции - "Не ходите дети в Африку гулять". Эту вторую крылатую фразу у него впоследствии украли. Заметим, что все полтора часа - времени чтения лекции - проигравший спор главный редактор Беннет скакал на одной ноге по сцене эдаким придурком и громко кукарекал. Здесь без пацифизма отметим, что и черный континент, и даже гигантский серо-буро-малиновый город, называющий себя Нью-Йорк (а чаще Нуэво-Ёрк), и вместе с ними весь остальной мир (про остальной мир за морями, окружающими наш остров, мне расказал Тыртышный) - бывают разными.

"А теперь расскажи мне, genosse, как вы умудрились прохезать такую замечательную страну?" - спросил я одного бородача нордической внешности - бывшего жителя Капской колонии, мотавшего смену поваром в летнем молодежном лагере в Нью-Хэмпшире. Он выпил 100 грамм русской белой и замолчал.

Я ему спел, по-английски, песенку, начало которой знают все:

"Transvaal-Transvaal, my dear state,
You are engulfed in flames.
A spreading tree was giving shade
For a wounded boer in pain..."

Он накатил еще, смахнул с разпушенных усов скупую бурскую слезу и спел на своем, anglo-burskom:

"Только два африканских пригорка,
Только пыль и палящий зной,
Только тропа между ними,
Только Трансвааль за спиной..."

Така вот интересная манделла, простите, мелодия напелась однажды в Нью-Хэмпшире.

И вот Балтиморский аэропорт - он знаменит еще и тем, что единственный имеющийся там М@Т банкомат не выдает бабло по приказу из 4 цифр, набраных на его передней панели. То есть сволочь эта делает вид, что бабло таки пытается выдать и даже показывает краешек пачки из плотно сжатых купюр, но пачку эту вытащить из узкой железной щели ну никак невозможно. Попытка применения силы приводит к полному фиаско: за увертюрой - когда вцепившись двумя руками в свои двадцатки пацан рвет бумагу на себя и, ненавидя агрегат, вопит "отдавай мое бабло, урод" - сразу следует финальный аккорд, состоящий из медленного засасывания пачки купюр через щель назад в железный ящик. В этот момент надо беречь пальцы. Спасибо тебе М@Т, что взял деньгами, а не частями организма.

Пересчитал зеленые бумажки - 7 долларов. Хватит. Для остального есть пластик. Когда я жил в России, то у меня там было мало денег, зато было очень много друзей, в том числе и при деньгах: двое из них Шура Миллионер и Юрий Василич были главными и постоянными моими кредиторами. Здесь у меня очень мало друзей, у которых я мог просто так острелить бабло (чаще всего потому, что у них самих нет ни хрена), правда, у меня появился (но не сразу) один не то чтобы друг, но приятель - пластик… и пластик этот всегда готов пойти мне навстречу.

Часть II

-  "Марш энтузиастов"

"Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна ученых..."
Вот она - Калифорния, я - у врат Силиконовой долины, это не страна - это песня. Я стою в Сан-Францискском аэропорту, кругом мрамор, и я быстро двигаю ватными (после 6-часового полета!) ногами по этой всей икэбане, лечу навстречу судьбе в помятых джинсах, легко перемещая руками потертый чемодан. Мне как-то стыдно его колесиками портить сверкающий пол.

Ровно 200 лет назад его сиятельству графу Резанову пришлось купить не один, а два парусных корабля и потратить год, чтоб добраться с другого континента до Калифорнии. Нам же и 6 часов кажутся вечностью. Кто бы воспел на оперных подмостках Боинга, Рябушинского (сына), Туполева (отца и сына), Пратта, Люльку, Роллс и Ройса, а также Питера Местчера - моего знакомого, любителя хорошего немецкого пива и разработчика авиационного движка G-90 в компании Дженерал-Электрик?
Помнится только вот этот отрывок из физтеховской полузабытой рок-оперы: "Нет... Нет! Только не это... Не режьте мне фонды - я буду летать."

Все они, эти моделисты-конструкторы, - очень достойные люди. Я видел портрет 20-летнего Боинга в авиационном музее в Сан Диего. Он там такой пупсик!

Ну и где тут у нас машины напрокат? Ага, вижу знак и иду по стрелкочкам. М-да... похоже, сделал круг. Ну что ж, бывает. Теперь внимательней, опять иду по стрелочкам... и опять с тем же результатом. Как учит теория Эйнштейна, два измерения про одно и то же, но сделанные в разное время на одном и том же приборе, в принципе, дают один и тот же результат. После того, как Эйнштейн обнаружил этот исторический факт внутри своего мозга, он тут же побежал к жене скульптора Коненкова за маркой (это то, что она говорила потом соседке). Быстро накатав на кухне у Коненковых две страницы текста, привычно показав язык коту, которого бывший сосед, тоже типа ученый по фамилии Шредингер засунул в бокс и забыл при переезде (не ведая опасности корпускулярно-волнового дуализма, любопытствующий скульптор вскрыл-таки этот бокс и выпустил кота - и благодарный кот выдал скульптору все: и про бета-распад, и про запах носков у великого теоретика), Эйнштейн прибежал на почту и отослал статью в редакцию. Но задолго до публикации статья эта была на столе у всех трех разведок мира (ах уж эти мне маркетинг, конвертинг, прилепинг).

ОК, ищем толмача с языка стрелочек на язык общечеловеков. Находим… ОК, мне указывают на то, что типа напрасно я Дираком неумным ищу решение в 2Д, в то время когда где-то рядом существует подстановка в виде крайней правой полосы четырехполосного эскалатора, через которую и лежит путь наверх, так сказать, в третье измерение... там в третьем измерении и находится ответ. А что? Сложно написать большими буквами: "Путь к вашей рентованой машине лежит через эскалатор на третий этаж"? - вместо того, чтоб ставить кругом эти дурацкие стрелочки, которые весь поиск ограничивают плоскостью. А чтоб народ сразу выходил в третье измерение, дайте намек какой-нибудь прямо на входе в здание аэропорта. Ну хотя бы в виде гигантского красного флага в Шереметьево из анекдота про оторванное колесо у автомобиля Порше на Воробьевском шоссе. А лучше повесить на вьезде во Фриско панно - "Папуасы просят Робинзона Крузо добыть огонь перед сьедением" или "Переход Суворова с Кировско-Фрунзенской на линию Мажино". Народ пройдет мимо, посмотрит и хотя бы на секунду задумается. Начнет типа искать решения "out of the box".

А можно актуализировать ту, в Русском Музее, где Сашок Керенский выступает перед депутатами Государственной Думы в женском платье (это будет как раз здесь в Калифорнии актуально). Или лучше Лукича на броневике, где кепка зажата в руке поднятой к горизонту на 30 градусов (что в точности равно наклону эскалатора), и пусть она (рука) указывает на то место, которое ищут 50% прибывших. Можно даже актуализировать Лукича, но уже не через женское платье (хотя можно надеть на него, допустим, леггинсы, все-таки Калифорния), вместо поднятой руки нарисовать эскалатор, а вместо кепки - рентованый автомобиль. У них же, в Сан-Франциско, болтает всякой ерундой куча талантов по части художеств, а тут такое убожество форм. Стрелочки, блин.

На третьем этаже узнаю интересную новость, к рентованой машине надо ехать ещё дальше - в подкидыше. Подходит подкидыш из четырех вагонов, кресел в нем почему-то нет, и я еду в нем, наблюдая разноцветные огни ночного аэропорта в широкое - до потолка - окно. Кое-что замечаю: впереди в окне шпалы, но нет водителя. Короче, натурально, меня везет дрон. Дожили. Два китайских студента стоят рядом, я жестами показываю, что впереди никого за рулем нет, а они не понимают моего восторга.

Наконец-то стою у стойки, где заполняют бумаги. За мной - никого. Впереди, за стойкой, китаец... м-да.. Он уверенно пытается мне всучить кучу ненужных опций типа хренового, но эпично дорогого ЖИ-ПИ-ЭСа и предоплаченного бензина. Его желания пролетают мимо кассы - я все своё ношу с собой, а бензином мы знаем, как машину заправить, если что... Беру бумажки и иду в гараж через дверь справа от стойки и не нахожу своего класса машин. Стоят одни Мерседесы. Круто, но задний привод не для меня. Иду обратно к китайцу, он говорит, что у них мои машины, видимо, закончились, но есть такие у соседей и показывает мне пальцем в дальний конец здания.
Иду 100 метров в указанном направлении, по длинющему коридору. Дохожу до стены и в стене вижу лифт, захожу и спускаюсь на этаж ниже. Никого нет, заворачиваю за угол - там две китаянки везут руками большую желтую машину для мытья полов. Спрашиваю, типа, ну и где тут гараж? После того, как они поговорили по-китайски между собой, меня отправляют обратно на 4-й этаж. Путешествую 100 м в обратном направлении и опять спрашиваю у китайца, где же, мать-твою чих-пых, моя машина, мне опять тыкают пальцем, произнося одно слово - "там". Полный абзац. Больше от него ничего не дождешься. Ну просто нравится данному человекеру наблюдать лукавым прищуром метания туда-сюда - от левого уклона к правой оппозиции - разных там интеллигентов. Ну, думаю, чих-пых тебе в дышло!

Иду назад по длинному коридору, замечаю одинокого перса за стойкой, сразу говорю ему "салям", выдавливаю из себя нечто похожее на улыбку, но наверно выходит оскал, и спрашиваю, куда мне, типа бедному, податься - перс широко улыбается и спрашивает, откуда я такой красивый, привычно отвечаю - Люксембург. Поскольку 99 процентов местных не знают никаких других европейских стран кроме Италии, Германии и Франции, ну, может быть, еще Испании (Обьединенное Королевство Англии, Шотландии и пары других мелкобританских территорий для среднего и ниже среднего американца - это остров, и он не в Европе), то я ему делаю подсказку... "Не знаете? Такая маленькая страна, ну… около Бельгии". Слово Бельгия у перса тоже не звенит в голове - это случается далеко не впервые, на этом давно отработанный экспромт заканчивается, и я замолкаю, но продолжаю улыбаться - для этого милейшего представителя иноземной цивилизации, чей кругозор ограничен пространством реальной и цветущей жизни, а не тем, что написано во всяких там научных талмудах и книжках, дальнейший урок географии - после предоплаты.

Перс начинает мне обьяснять звуками и жестами, просто персидский Бюльбюль (соловей), - из звуков я фильтрую несколько легко разбираемых глаголов, пару существительных и прилагательных типа дверь. Оказывается, правильная траектория для всех борющихся и ищущих состоит в том, что да, таки надо пройти в другой конец здания, но там не вступать дуриком в лифт (хотя и очень тянет), а повернуть вдоль стены направо и таки пройти через стойку (ага!), за стойкой - та заветная дверь, которая и ведет к разным машинам, в том числе и моей. Ну, хотя б на стене свои навязчивые стрелочки нарисовали или на двери знак повесили - какой-нибудь, например, очаг, ну как в той игре - тепло/холодно. А у них получается ну совсем непростое Буратино. Впрочем, может я такой глупый, а не эта группа беженецев, обосновавшихся в Калифорнии? С другой стороны, оценивая как в целом так и по сравнению красноречие Калифорнийского перса, в этих строках пою хвалу тебе, Шахиншах Реза Пехлеви. Великому тебе, который 30 лет назад устроил на площади возле своего дворца заварушку, получил по морде и быстро сбежал на запад, выплевывая по дороге зубы, выбитые пламенными борцами за свободу и справедливость (как они это понимали), спасибо тебе, о Светлейший, за то, что дал возможность и некоторым персам пожить в этой стране.

Была у меня в лабе студентка, по прозвищу Литл Марнуш, и она была из Персии. Ее папахен со всем своим баблом и сородичами как раз в 1979 вместе с этим Резой ушел за кордон. Мама, по ее словам, была известная (в узких кругах) поэтесса. Сама Марнуш грамотно разбиралась в микроканонических распределениях и параллельно демонстрировала образование, соотвествующее аутентичному представителю когда-то правящей династии. Достаточно сказать, что та, которую "за борт бросает", была ее дальней родственницей. Я собирался рассказать ей эту скверную историю, но как-то застрял на слове "стрежень" - поскольку вообще не то, что не знал перевода, слова такого по-русски не знал, и понял, что с моим таким русским, будет лучше отослать ее к первоисточнику.
     ...Эй ты, Филька, черт, пляши... Волга-Волга, мать родная...
Волгу эту я переплывал много раз в детстве. На том берегу водились ракушки - в них я и две мои соседки Танька и Наташка - две девки близняшки - искали жемчуг.

В понедельник с утра мы пили чай в лабе, и, чтоб поднять тонус, я иногда просил у Марнуш прочесть мне Омара Хайяма на староперсидском, типа "Нелепо ли нам бяшите"... и она декламировала с чувством и выражением. А еще она разрисовывала края страниц лабораторного журнала арабской, простите, персидской вязью. Потом она защитилась и уехала в Калифорнию. Литл Марнуш, где же ты сейчас?

Да, старина Омар, старина Омар... интересно было б с ним пообщаться за науку "через годы, через расстояния". Но вот что интересно и что харaктерно. Все те обратные переводы текстов Русского Омара на Английский Lobster, которые я выдал Литл Марнуш и которые мне запомнились после депрессивной процедуры прослушивания песен одного известного еще с 1980-х годов барда, оказались ей неизвестны. Скорее всего, это либо новодел, либо переводчик нафантазировал. Если честно, истинный автор этих бардовских текстов кто угодно, только не старина Омар. Ну, к примеру, что за персидский софизм такой - "человек, словно в зеркале миг многолик"? Физически неверное утверждение. Омар, будучи астрономом (а все древние персы, память о которых дошла к нам через века, были и поэтами, и астрономами), не мог такое написать. Он даже об этом не думал.

Во-первых, "люди, Маша, в большинстве своём козлы" - как учил в фильме "Холодное лето 1953-го" один стихийный философ, просидевший 7 лет по статье 58-10. Во-вторых, чтобы мультиплицировать миг, его надо многократно отразить, а для этого нужны по крайней мере два зеркала. Об этом нас учили основоположники теории оптических резонаторов: Ананьев, Бойд, Исаев, Кушнир, хотя я их здесь и поставил по алфавиту - ну... чтоб не обидеть никого, но для себя лично я прежде всего выделяю кфмн Исаева. "Почему?" - спросит меня… ну, к примеру, старый питерец Ананьев... или променявший резонаторы на тучные нивы российских бирж Кушнир. Да потому, отвечу я, что именно с легкой руки кфмн Исаева вся известная нам теория об оптических резонаторах - особенно та ее часть, что в переводах, пошла в народ в виде многочисленных подстрочных пояснений под видом "комментов" как самого главного редактора, так и технического редактора. Этими комментариями были плотно заполнены подвалы страниц в эпичном труде про каналирование, дифракцию, и другое мамбо-джамбо, интересное только лазерщикам, спектроскопистам и прочей научной шушере. Заметим, что официальные редакторы (зиц-редакторы) эту книгу так никогда не прочитали. Правда это не помешало им схрючить эпичное бабло с издательства "Мир", откинув вниз, то есть нам, холопам, процентов 10.

Через 11 лет именно в тот год, когда под палящим техасским солнцем я бегло строчил статью, которая содержала детальное обсуждение честно полученного, но отрицательного результата, один из зиц-редакторов купил себе дом и вид на жительство в Швеции. "Два мира - два Шапиро", прокомментировал бы данную новость экскаваторщик с Клондайских приисков. Злые языки утверждают, что там, в Швеции, закосивший под крупного инвестора зиц-редактор поимел интересную привычку - он стал трусить по утрам возле Каролинского Института, при этом заглядывая в окна и стараясь разобрать фамилии на бумажках, разбросанных по столам: в смысле, не дают ли ему - "ученому с большой дороги" - местную шнобелевку. Видимо, прав был Лео Толстой, утверждавший, что, чем больше человек урвал бабла или какого-то другого полезного куска от жизни, тем ему сильнее хочется прикупить еще что-нибудь, даже если ему это особенно и не нужно. Но, видимо, судьба, как и фишка, ходит своим путем. Так за спортивным и тонко сыгранным мизером ходят оборванной толпой несыгранные.

Но я ничего не жалею, этот эпичный труд я переводил - причем в очень хорошей компании - целых 8 месяцев, так долго, что один из основоположников теории резонаторов успел за это время жениться. В день свадьбы, ПиДиПи - мой "персональный компьютер" - упал у меня на глазах - и этот компьютер 3 часа восстанавливала команда энтузиастов из одной авиационной конторы, чтобы спасти техт, который я набивал туда целый месяц. Но на свадьбу я - хоть и с трехчасовым опозданием - таки успел. Даже сумел забить пару голов в матче "чемпионов", где команда спонсорированная невестой (она поставила на наш выигрыш приличные по тем временам деньги), играла против команды жениха.

Про дифракцию же дополню: среди многих и, естественно, весьма достойных теоретиков и экспериментаторов, приложивших свои пальцы к данному историческому труду (~800 страниц), где было записано все или почти всё, что человечество знало про дифракцию в конце 80-х годов прошлого века, только я - автор этих строк - вживую наблюдал такие редкие оптические явления как глория, зеленый луч, тройная радуга, и снежный человек (все четыре оптических явления наблюдались однократно, но неодновременно). Как иногда хочется с кем-то вспомнить процесс в деталях, а не с кем. А вот что можно вспомнить и не только мне, это многократные визуальные наблюдения некоего шедевра, изготовленного жителем поселка Мосрентген О.А. Петровым (не Перовым, а именно О.А. Петровым, с помощью двух его кистей), где отношения расстояний между основными элементами оптической конструкции равнялись золотому сечению (1.618) с точностью в третьем знаке.

Отдавая дань Борну и Вольфу - предшественникам, более 50-ти лет назад написавшим другую, но не менее интересную книгу про дифракцию, я специально пронаблюдал в городе Нью-Йорке Оливию Ньютон-Джон и даже подержался за ручку (шариковую) ей принадлежавшую. Оливия, внучка Макса Борна, когда-то лихо выплясывала с Джоном Траволтой в фильме про автомобильную смазку. Однажды зимой в большом доме, запрятанном в гуще Мэйнских лесов я играл в немецкий "преферанц" (скат) с внучатым племянником Вольфа.

Вспоминая то счастливое и напряженное время - работая по 10 часов в день на двух охламонов из редакции "Мир", сегодня задаю себе вопрос: а думал ли о резонаторах Омар Хайям? Если судить по дошедшим до нас трудам - о бабах Омар думал чаще.

Сегодня - оргия ... писал он в своем блоге...
С своей женой - бесплодной девкой, мудростью пустой
Я развожусь: друзья, и я в восторге
Я вновь женюсь на деве лоз простой...

Тут я утверждаю, что Омар как астроном не мог не думать про резонатор - после трехнедельной ручной полировки главного зеркала телескопа не только появляется ощущение "многократности отражения" в руках, но и в мозгах тоже, и никакой поэт этого ощущения не убьет, а вот астроном легко в себе убьет поэта. Потому что строка (как и девка эта, Муза) приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

С мыслью о "кушать" я уверенно лезу внутрь машины типа Шевролёт. Машина моя большая, а главное - железная… спортивно стартую по полупустому гаражу в сторону выезда и, скрипя тормозами, еду по крутой эстакаде. В самом низу, на выезде из гаража, почти упираюсь в забор, паралельно вдоль забора идет узкая дорога, так направо или налево? Привычного знака, указывающего выезд на фривэй, - нет. Похоже, в Калифорнии после ухода Терминатора с поста верховного ПЖ система управления вышла из плотного республиканского ступора и начала быстро мутировать в привычный нам, жителям восточных территорий, мягкий шанкр на ленивом теле демократического бардака. Хрен вам, мутанты - устроили мне тут Galaxy Quest, но фиг вам: we will never give up and never surrender.

Пока я подсоединял провода к моему ЖИ-ПИ-ЭСу, рядом со мной уверенно выехал из гaража какой-то мужчинка, видимо знающий местность, и повернул налево. Еду за ним, вижу впереди какие-то огни и кучу зданий. Вид этих огней мне что-то смутно напомнил - где-то я это уже видел, помню там, в этом дежавю, была неприятная накладка - нет, кроме фонарей у сан-францизского аэропорта ничего не вспоминается. Я отогнал дежавю обратно во тьму подсознания. Ничего, и это пройдет, а может быть придет еще раз, но уже "большое, как глоток".

Кладу на колени свой родной ЖИ-ПИ-ЭС и на ходу набираю местный адрес Алекса ... улица Мерилин Монро, а дом - в тот год Эжен Делакруа наваял свободу на баррикадах - там, где поперек сломанных стульев разлёгся мужик без штанов. Ничего я не записываю, зачем? Мне легче так запомнить. Так что напрасно местные этнические китайцы старались меня запутать - мои железные Том и Том рассчитают и расчертят и вашу инь и янь, и другую непростую схематику. Еду, Том и Том ищут сигналы от спутников …. нашли, ну что ж, ведите меня в Санозе, товарищи.

101-ый фривэй был забит автомобилями, несмотря на полночь. Но довольно шустро ехал. А что у нас там с трафиком? Попробуем местное радио. Тыкаю пальцем в кнопку, и из динамиков пошла музычка... "Stars shining bright above you. Night breezes seem to whisper "I love you" ... пела мне Мама-Кац, правда местная Кац, не Патриция... всё верно, и звезды светят... и теплый бриз (я ехал с открытым окном)... и ночь тиха, давно эту песню я не слышал по радио. Двигаем по эфиру дальше - вау, это же Криденс, вот это антиквариат! Интересные тут радиостанции. Ну, где же трафик? Его нет, но зато есть классика. По-моему, это Шуберт - у него что ни музыкальный момент, то обязательно пара разрешений или темок типа дева Мария. Ага, теперь местный дюд обьясняет калифорнийцам, что такое этот Шуберт. Основное, что внушается слушателям в этот поздний час, - это темы раннего сифилиса, разложения мозга и звуков в голове. Весьма адекватная для местных любителей классики трактовка творчества Шуберта. Умер бы он от дизентерии - наверное бы в эфир не запустили.
Трафика нет ни на одном канале. Мда... это вам не Нью-Йорк с его "апдэйтс" по поводу состояния трафика каждые 12 минут на частоте 1010 килогерц. Может по спутниковому радио поискать? Тоже мимо кассы, какой-то урод на всех каналах талдычит одно и тоже - типа звоните и заказывайте. Кинули, значит, сволочи, обещали же машину с сателлитным радио... шпана.

Расслабленно едем дальше. Как всегда, расслабленность бывает наказана. Для расслабленных идиотов, привычных к радиоволнам, есть телефон с гугл мэпс и трафиком. Но бриз в голове, звезды на небе, вокруг - Калифорния... а мне что? В этот телефон пальцем тыкать, когда машина на полном ходу? Однако, когда впереди появилось красное море огней, разгоревшихся на задних бамперах быстро тормозящих машин, я понял, что вляпался со всеми этими сифилитиками, Криденсом, Мамой-Кац, двумя Томами, одним Шевролётом и заныканым сателитным радио... вляпался в эпичный трафик- джем.

Выходов с фривея не было ближайшие 5 км, так что торчать мне здесь придется долго. В чем же дело, ага... ремонт дороги... из 4 полос только одна открыта. И где ж ремонтируют? Ага, далеко впереди вижу мощные осветители. Через 30 минут доезжаем, видим - стоит под углом к дороге большой грузовик и рядом с ним 4 дюда в шлемах и обьемных спецовках: две пары эпично толстых мужиков. Каждая пара внутри себя что-то лениво обсуждает. Отмечаем - никто никуда не двинулся за все те 3 минуты, когда я проезжал мимо. Очень мне это знакомо. Такое в Массачуссетсе я видел не раз и не два. Там давно и очень демократично такие же дюды рулят транспортной кормушкой. Дорожно-строительный профсоюз, который ремонтирует покрытие шоссе как в МА так и в СА, так замечательно размягчил местные нравы, что жители давно не протестуют, когда в общем-то 15-минутный ремонтик занимает полночи, при этом происходит почти полное перекрытие единственной транспортной магистрали, которая связывает Сан-Францизский аэропорт с двумя городами с миллионом жителей в каждом. Главное, повесили б предупреждение типа бегущая строка, и народ бы заранее подумал, как объехать. Но Tимстерсам этим начхать на мое потерянное время. Им главное - схрючить бабло. Ну что ж, урок тебе, наивный Буратино. Eсли мозг местных бюрократов поражен спирохетой, то с этой минуты здесь, как и в Нью-Йорке, буду рулить с включенным гугл мэпс. Never give up, never surrender.

Полпервого ночи, подчахливаю к дому Алекса в Санозе. Входная дверь приоткрыта, вступаю... вижу, Алекс сидит по-турецки на полу, сосредоточенно тыкая пальцами в клавиатуру, смотрит в гигантский монитор и там на экране строчит кому-то е-майл. Вся его деятельность быстро идет в хлам. На стол мечется бутылка Old Vine Zin местного Калифорнийского разлива, свежая красная икра, почти что свежая буханка белого хлеба и прочие легко перевариваемые, как их тут называют, condiments. Теперь уж точно - здравствуй, страна Калифорния. Очень скоро мы бежим в гараж за второй бутылкой.

Часть III

-  "Hotel California"

"Ты меня на рассвете разбудишь..."
Этим "ты" оказался мой мобильник, который пристроился спать у меня под ухом - из него сперва начал выливаться поток скрипичных звуков, а потом энергично вступили пионеры, голоса которых струились счастьем только от того, что "утро встречает прохладой". За окном было темно - по местному времени было пять часов утра. Я вылез из спальника и пошел на кухню. Удивительно, но почти сразу нашел на стене выключатель - зажглась 12-ваттная лампочка над газовой плитой. Холодный стакан импортного Боржоми из забитого разнообразной едой холодильника хорошо вставил. Сна не было ни в одном глазу. Хозяин дрых рядом с кухней - в большой проходной комнате, разместившись по диагонали на маленьком диванчике возле пылающего синим цветом монитора. Я давно заметил, что если среднестатистического физтеха предоставить самому себе, он располагается на ночь как раз на старом продавленном диванчике возле работающего (временами) компьютера. Я медленно открыл дверь на бэк-ярд и вступил в траву в свете еле горящей лампочки.

...Чудна Калифорнийская ночь, она разливается своим мягким теплом, тишиной и глубоким небом на дома, на дороги, на квадратные здания Гугла, Амазона и Яаху, на синие воды залива, на высокие мосты, на острые шпили церквей, на покосившиеся каменные плиты, рассыпанные по заброшенным кладбищам старых католических миссий. Она накрывает так густо, что не видно ни красных черепичных крыш, ни буйной зелени плюща, ни желтых цветов перед домом - всего того, что еще лишь 12 часов назад так витринно сверкало своей преходящей красотой. Все вокруг исчезает - дома теряются в тенях бесчисленных кипарисов, а сами кипарисы стоят совершенно спокойно как призраки - не шелестят листьями и не качаются от редкого порыва ветерка - ночного бриза, залетающего с залива; воздух легок и прозрачен - хочется закинуть голову и направить взгляд туда, где в необъятной черноте неба безмолвно и яркo, совсем не мерцая, горят звезды.

Пролетят сквозь ночь, приходя откуда-то из далеких мест, незнакомые звуки; они смешиваются, перетекают из одного в другой и затихают... И не будь этих блуждающих и далеких звуков, не прошуми легким порывом ветер по верхушкам кипарисов, не пронесись изредка одинокая ночная птица, и мир вокруг будет казаться нереальным, а нарисованным кем-то, застывшим видением, ширмой. В этот момент необычный и непознаный трепет охватывает одинокого наблюдателя, когда он, прозрев вдруг, ощущает себя уже не субьектом, а обьектом наблюдения огромного и непонятного ему сознания, которое глазами холодных сверкающих звезд смотрит на него высокомерно с высоты своих миллиардов лет.

Одно мне понятно, что про "чуден Днепр" Гоголь смог написать, проведя пару зим в Италии. Жизнь подающего надежды русского писателя в вечно холодной квартире тяготила Гоголя. Однажды после получения крупного аванса под патриотический сценарий у одного прогрессивного редактора, которому он на голубом глазу обещал талантливо синтезнуть пшекосрач и быт запорожского казачества, он понял, что жизнь "надо таки попробовать прожить там". По наитию работая по системе Станиславского, Гоголь решил как бы изнутри изучить,  понять свои персонажи,  вжившись в “повседневную жизнь” католикa, поскольку казацкую “повседневную  жизнь” он не “как бы”, а совершенно точно знал изнутри с момента своего рождения. Ранней осенью, пока российские дороги не превратились в непролазную грязь, он забронировал себе место на облучке саней, которые увозили на историческую родину трех членов правления строительного кооператива "Растрелли, Росси и Кваренги", и укатил с ними в Рим. Это свое путешествие на облучке с тремя итальянцами, которые так и не научились пить водку, он удивительным образом метаморфизировал в изумительное по красоте слога эссе про тройку птиц.

В Риме среди фонтанов и фресок он провел лучшую часть своей короткой творческой жизни... через годы, уже в немолодом возрасте, вернувшись в Петербург, он ностальгировал по теплым солнечным денечкам... где-нибудь в феврале, когда за окном метет и в несколько часов проходит серый петербургский день... когда встают и ложатся спать при свечах, когда в каждой комнате запах стеарина и надо часто открывать окна, чтобы поменять спертый воздух в комнатах на холодную порцию уличного тумана. Можно представить - вот он сидит в своей двухкомнантной квартирке с низкими потолками и скучным видом на замшелые каменные стены набережной Мойки и что-то сосредоточенно пишет в тетрадь. И текли из под его быстрого пера поэмы, где давно умершие души казались совсем не мертвыми, а вполне живыми, выписанными выпукло и детально со всеми своими недостаками, которые вытекали из их многочисленных достоинств.

Анализ гоголевского мастерства, можно найти, например, у Юры Нечипуренко, когда-то высокого сутулого аспиранта из лаборатории биофизики Волькенштейна, который запомнился мне тем, что ходил своими размашистыми шагами по широким коридорам здания 32 по улице Вавилова, потрясая стены своим громыхающим малоросийским басом. Много лет назад он круто поменял скучную службу доктора наук в Институте Молбиологии на гораздо более интересный род деятельности - он стал редактором Веселых Картинок. Сидя в этом месте редактора и рассматривая веселые ярмарочные картинки, его осенило - он взял и круто написал про Гоголя, назвав свое эссе "Ярмарочный Мальчик".

И я как Гоголь когда-то бичевал - жил в Риме. Правда, очень короткое время и без траты времени на всякие там литературные эссе (в отличие от Тургенева, Достоевского и многих других всем известных писателей-почвенников, которые кто 10, а кто и все 20 лет ностальгировали за Петербург из Парижей и Баден-Баденов).

Не знаю, но почему-то мне, в отличие от Гоголя, не так сильно полюбился город Рим. Но о вкусах не спорят. Наверняка разница между гоголевским и моим Римами была примерно такая же, как между тесной и агрессивной Москвой 2012 года, и той маленькой, но милой "дорогой моей столицей" разлива 1968, где с тобой могли еще по-человечски поговорить имеющиеся тогда в городе "коренные" москвичи.

Как вульгарно пишет некий дюд на страницах википедии, Рим стал для Гоголя "как бы" второй родиной. Как бы родина "нумеро дуос", как бы на 10 лет. А как же Питер? Не верю, что Петербург можно заменить каким-то там Римом, ни фига не верю! Мда... Чем же привлёк его "как бы" Рим? Конечно же - теплый климат, и это не "как бы" - это на все 100%. Кто прожил в Питере хотя бы одну зиму, Гоголя поймет. Далее там же в википедии добавлено, что же еще писателя привлекло в Риме: памятники древности, картинные галереи... Ага, и это конечно же мы покупаем: набирал в кувшин воду из Акведука и собирал камешки в Колизее. Хотя на Фонтанке возле Чижика тоже можно воду набирать. Далее википедия пытается обьяснить особенности валентной связи Гоголь-Рим. Оказывается, Гоголь был просто помешан на этих камешках и кувшинах - и ничего другого, никаких там спин-спиновых (ну, это когда фермиевские частицы - спинка к спинке) взаимодействий - простой обмен внешними электронами. Никаких инородных вкраплений - в Риме Гоголь вел жизнь истинного (genuine) аскета. Франзиск Аззизский типа (4 "з" в 2-х словах) - и это круто. Он не собирал иномарки, не кутил по кабакам, не шастал по борделям, не лорнетировал декольте певичек из Ла Скала и не вытапливал с пьемонтскими карбонариями тол из цельно-тянутых австрийских гранат. Короче, жил полным ботаником, и, как пишет эта педиви... простите.. википедия, "часто любовался народной жизнью". Окунувшись в эту народную жизнь и променяв богатое миргородское сало на плохо прожаренную пиццу, он "любил показывать Рим", шастая с приезжими "братьями по перу" по римским забегаловкам, где он "угощал" их этой пиццей. Кто не ел "genuine" итальянскую пиццу и это тоже купит. Мадонна порка, дайте мне что-нибудь кроме вашей пиццы - начинает вскрикивать на третьей римской забегаловке одинокий американский турист.

Уверен, крепко дурит нас коллективный вики-дюд. Среди гениальных гоголевских строк, прочитанных мной при прохождении курса школьной классики, я не помню ничего, что как-то связано с Италией. Фемистоклюс и Перепетуя не в счет. Более тонкие знатоки утверждают - таки имеется доказательство, правда одна лишь строка из чудом уцелевшего, несгоревшего обрывка, которую можно интерпретировать как некий многозначный эпиграф к недошедшей до нас поэме: "Прощай, немытая Люсия".

Ну что мы тут всё про Италию? Хватит уже про Италию. Италия - она далеко и за морем. Мы - в Калифорнии. И она, Калифорния, конечно же посимпатичнее Италии: тот же мягкий климат, но без пасты и анти-пасты, без Муссолини и его подруги Клары Петачи, без Миланского оперного театра, 40 лет ожидающего ремонта, где на каждый писсуар претендует в интермиссиях по 130 тонких ценителей оперы, без сидячих забастовок, стоячих забегаловок, более широко - без всей этой полуцыганской мишуры, кочующей туда-сюда среди остатков римской цивилизации, павшей под напором сначала толпы варваров, а потом и других толп: африканских и албанских беженцев, богатых туристов, крупных административных жуликов, среди которых мы можем встретить, например, декана одного из петербурских академических заведений, который как мне было сказано, удачно вложил деньги научного гранта, купив себе квартиру в центре Рима.

Так я и сидел на дворе на маленькой скамейке, укутавшись спальником, читая новости возникавшие на стекле моего мобильника после удачного нажатия нескольких клавиш. Новости были на разных языках и о разных энергичных группах людей. Новости спорта, например, были лёгкие и приятные - особенно понравилась та, в которой сообщалось об очередном успехе команды легионеров из Пари Сан Жермен, выигравшей футбольный матч у франкоговорящих папуасов из Лиона, в ряды которых затесался таки вратарь с настоящим французким паспортом. В новостях о науке тоже бурно кипел прогресс к светлому будущему, что редко встречается (скажем здесь прямо) в международной политике, новости о которой с утра читать в общем-то вредно.

Да, о политике я читаю ради праздного любопытства, приходится пропускать через себя злобу и бессилие борящихся масс, расчищающих дорогу новому поколению хапуг, пламенных ораторов и откормленных вождей, зовущих на баррикады ради того, чтобы трудовые люди могли вновь мечтать, веселиться в кабаках, радоваться новым гаджетам и успехам местных спортивных команд. Когда там - на тахрирах, таксимах... когда на болотных, не говоря уже про майдан, собираются люди... когда они все вместе несут флаги и кричат проклятия продажным чиновникам и иностранным агентам, что они хотят? Девушки всякие симпатичные, полубезумные бабки, офисный планктон или пацаны какие-нибудь из спальных районов - они думают, что творят историю. Хотя реально историю при этом творят два-три десятка дюдов, перекладывающие бабло из номерных кейсов в багажники своих автомобилей, а оттуда - в местное отделение швейцарского банка.

Декабристы разбудили Черчилля, простите за аллюзию, конечно же Герцена - мечтателя из вагончика, прицепленного к эшелону, идущему на запад и наполненного чужим барахлом. Нашего прибарахлившегося мечтателя, как и через 150 лет других, но уже просто воров, мелкобританский парламент отказался выдать законным владельцам этого барахла - same old, same old. Герцену отстегивали бабло "на правое дело" и одновременно отращивали рога все проезжавшие мимо его дома молодые и, соотвественно, пламенные марскисты-энгельсцы. Этот бардак с Герценом закончился Крымской войной, а там - Нахимов, Корнилов, матрос Кошкa, Даша Севастопольская... Альфред (лорд Теннисон), последний английский поэт, пишущий в рифму - вспомним стишок про "когда весь мир лежал у наших ног", там же дальше: "бороться и искать, найти и не сдаваться" - написал по-британски напыщенную поэму про меткость русских артиллеристов и назвал ее "Атака лёгкой бригады". А граф Толстой, в ответ, сочинил другой эпос, совсем даже ненапыщенный - "Война и дюдс" - роман, который я все никак не могу дочитать. Потом еще один Толстой (даже не родственник), но уже "товарищ граф", в надежде обскакать этих двух разразился рассказом "Возмездие". Помните: одиночество интеллигента, скука прифронтовой жизни, та сцена в бане, и наконец, финальное крещендо - гнусное предательство и совсем негероическая смерть главной героини - посреди болота... за ноги... на двух березах... Все это конечно же меркнет у Толстого-два перед глубоким социальным подтекстом бессмертного "Буратино". Наконец, "тот самый Толстой" (родственник), у которого я увел с подноса голубцы в столовой на 17-ой улице города Вашингтона. Этот третий Толстой ничего не написал, наверное потому, что никогда не жил в России.

Я так увлёкся чтением, что не заметил, как рассвело - меня подбросил резкий звук открывающейся двери и громкий голос Алекса, который предложил немедленно одеться, поехать в одно заведение неподалеку и поесть там настоящих русских блинов. Я контр-предложил изыскать местные ресурсы: пожарить яичницу с помидорами и авокадо. Мне было сказано, что хотя и помидоры все еще спеют там на кустах (широкий жест), а вот с авокадо есть трудности - за ними надо лезть на дерево - Алекс указал на то, что стояло прямо передо мной. Передо мной стояло некое большое дерево. ОК, допустим эта секвойя будет называться авокадо. Исследование нижних крон показало, что никаких авокадо там нет. Алекс уверенно сказал, что в прошлом месяце он полчаса изучал крону в бинокль и таки увидел несколько спеющих авокадо - возле самой верхушки. Лезть с утра на 20 метровую высоту за спеющими авокадо было в лом. Напялив на себя джинсы и накинув поверх немытого тела рубашку, я влез в автомобиль, и мы понеслись по пустому городу есть блины.

В седьмом часу утра в блинном заведении было немного народу, но тетки на кухне энергично работали - резали, жарили и давили. Нам русским языком было сказано подождать 5 минут, и тут же к нам вышла из кухни высокая и симпатичная такая девица и стала договариваться с Алексом по поводу предстоящего вечера. Приятно было услышать в Санозе с утра тот правильный язык, которым когда-то говорили барышни из университета. Вскоре перед нами появились фантастически вкусные блины со свежим творогом внутри, а впридачу - свежевыжатый сок из яблок. Жизнь с утра пошла "а натурель" - это вам не ссохшийся круассант в прикуску к бочковому кофе, купленный в забегаловке по дороге в нашу Мэрилендскую шарашку. Посидев и поговорив полчаса, мы распрощались с хозяином заведения, который бойко обслуживал народ на кассе в этот ранний час, и вышли к машине, при этом я отметил, что в кассу образовалась длинная очередь из моложавых представителей народов разных стран, которая оканчивалась на улице. Такого я в Америке никогда не видел. "Студенты из местного колледжа" - обьяснил мне Алекс. Как же им повезло со столовой номер 4!

Часть IV

-  Santa Cruz - "On The Shore"

Прибрежные хребты Калифорнии имеют много географических наименований. Для начитанного человека средней полосы России, однажды пролиставшего учебник географии для 5-го класса, они все - Кордильеры. Правильнее говорит Кордильера, но тогда пусть мексиканцы называют крупный город вблизи Долгопрудного не "Моску", а вполне по-нашему, то есть - Масква.

Образованный калифорниец со стажем (а таких стремительно становится все меньше и меньше) даже под пытками не вспомнит слово такое, Кордильера. Такого слова в его словаре нет. На самом деле, все горные хребты на юг от самого солнечного в мире города по названием Сакраменто (там где произошла вся эта история с "уна донна марэ") - а это Центральная и южная Калифорния - известны местным жителям как Санта какая-нибудь, либо какая-нибудь Сьерра. Сьерра Не-вада, как мне всегда думалось, переводится как "горы без воды". То есть, в натуре, нет там ни ледников, ни вечных снегов, ни обилия горных рек, так, ручьи кое-где подтекают. Но я таки спросил сан-сальвадорского мойщика, который по ночам гоняет физтеха Якшина с его просиженного стула в лаборатории чтоб в лабе вытереть пол, и мойщик перевел это как "Снежные горы". Зимой конечно же там в горах выпадает и даже долго лежит снег - так снег зимой лежит и в Бостоне. А вот летом, летом там в Неваде я никогда никакого снега не видел - это вам еще одно доказательство глобального потепления.

Правило буравчика здесь такое: там, где ступали своим копытом ослы экспедиций Франциско Коронадо - начиная с Coronado Beach - пляжа в городе Сан-Диего имени его, родимого, и кончая городом Санта-Роза на север от Сан-(того же) Франциско - это сплошная Сьерра, либо Сан или Санта. В Сан-Бернардино я был, причем зимой в дикий снегопад с цепями на колесах через Санта Круз, Санта Люсию, и Сан Рафаэль по серпантинам проезжал. Про Санта Клауса я тут ничего не могу сказать - не проезжал и не видел. Для разнобразия добавим, что в Северной Калифорнии, то есть на север от столицы Калифорнии - Сакраменто, некоторые местные горы могут называться например и так: Альпы Святой Троицы, или так - Сисквой.

Такие вот они затейники, северные Калифорнийцы. Впрочем, здесь надо заметить, что такими названиями развлекались англо-саксонские первопроходцы, заселившие в середине 19-го века север Калифорнии - в общем-то скудные и суровые места. Если внимательно всмотреться в карту и почитать названия городов Калифорнии, то можно увидеть, куда именно не дошли ослиные караваны Коронадо, де Портола и других испанских переселенцев.

Испанские ослы, как нам рассказывают в современных учебниках истории позднего средневековья, уже через 100 лет после вступления копытом на благодатную американскую почву сумели посодействовать исчезновению культуры майя, ацтеков и других, менее известных, но тоже быстро вымерших индейских культур как в Баха Калифорния (Мексика) так и в Альта Калифорния (теперешняя Калифорния) . Толпы мохнатых мигрантов, прущих караванами на север, были остановлены у местечка Санта-Роза при помощи шлагбаума, поставленного немногочисленным отрядом русских переселенцев с Аляски, двумя шведами, которым показалось, что так, через жо... а точнее, через хребет Санта-Жоужанна им будет проще добраться из-под Полтавы в Стокгольм; несколькими путешествующими с ними чукчами и местными жителями, которые стояли вигвамом в местечке с очень индейским названием Севастополь. Заметим, что именно на севере Калифорнии индейцы только и сохранились. А вот на юге - нет.

Надо отметить, что у майя и прочих южных индейских культур была одна интересная особенность. Все они отличались глубоким пристрастием к разнообразным играм на деньги (а золотишка, как потом выяснилось, у них водилось чуть больше чем до хрена), поэтому не жизнь у них была, а сплошной туши свет - про конец этого света они все знали и конкретную дату сообщали в своих календарях. Поздние майя вели себя как некоторые компании физтехов на 4-ом курсе. В очень давние времена "туши светом" или "болезнью 4-го курса" назывался обычный 24-часовой преферанс или пуля до 1000 (ну конечно же Сочи). В конце концов ловля тотосов и голубых мизеров приводила к тому, что тушистветчики чаще к концу 4-го, а иногда и 5-го курсов, расплачивались за свое многолетнее отсутствие на лекциях, семинарах, но главное - на курсах военной подготовки. Ближе к лету на доске приказов в Аудиторном корпусе вывешивалась длинная цыбуля с перечислением проделок и прегрешений наших игроков, и они навсегда исчезали с территории Долгопрудного.

Назад в общагу возвращались только очень немногие. Как-то трудно серьезно воспринимать "гомотетичность по Дарбу" после того, как отдашь 730 дней своего детства какому-нибудь гвардейскому ракетному дивизиону, стратегически расположенному не где нибудь в Подмосковье, а на сопках Маньчжурии. Все "армейцы" сильно отличались от других физтехов - они возвращались суровыми мужчинами, навсегда изгнав из себя каноническую физтеховскую мальчиковость, как будто бы там, на сопках Маньчжурии, отцы-командиры катались по ним как Т-34 по берлинским школьникам, игравшим в песочнице с фаустпатроном.

А индейцы - они вымерли. Говорят, что они вымерли от простуды, которую в доколумбовую эпоху не знали, - и вполне так и могло случиться - ослы, знаете ли, чихают. Это только в песне поется "Заслонивши тебя от простуды..". Тебя она, Кончита, конечно же и заслонит, но при условии что если ты не касик полуголый с винрарнейшим зеркальцем на бретельке, а граф с рыжьем по карманам и вокруг тебя - сотни холопов. Настоящие индейцы исчезли в Калифорнии больше полутора веков назад. Но остались их немногочисленные потомки. Конечно же не 100% индейцы, а некие дюды с примесью индейской крови. Эти вот тридцатьдвушки, восьмушки и четвертинки добились справедливости, заставив правительство вернуть им быт и традиции, и скоро в немногих оставшихся калифорнийских резервациях были построены первые казино. И в этих казино ненавистные их предкам страшные белые дьяволы стали тупо тратить последнее бабло.

Такой вот круговорот бабла: сначала ненасытная страсть к презренному металлу руками кастильских Габсбургов и прочей испано-каталанской шушеры, жадной до чужого, уничтожила индейцев, а спустя много столетий, эта же черта характера подвела под монастырь потомков пришедших из-за гор белых дьяволов, падких на дешевые гостиничные номера, бесплатную жратву и прочую индейскую халяву.

Кстати, мадридские Габсбурги, которые все это замутили, тоже вымерли. Туда - в гламурнейшую бичевку Испании, расписанную визажистами из Прада уже 200 лет как вселились Бурбоны, и теперь француз, а не австриец греет задом главную дворцовую табуретку. Люди типа гибнут за металл - тонко отметил один философствующий пулеметчик по фамилии Гоетхе. Не помню точно и по какому поводу он это написал - вокруг него летало и ездило много всякого металла. Там, где воевал капрал Гоетхе - наверняка были танк, фолькштурмист Фауст с патроном - с пробитой каской, но стальной волей, плюс еще наверно Грэтхен какая- нибудь болталась возле запаянных оловом банок с армейской тушенкой. Где много металла - особенно желтого цвета - там сразу появляются бабы. Много баб.

Вернемся таки к нашим старым баранам, пасущимся вдоль дороги. Например, вдоль дороги 99, ведущей из Эл-Эй во Фриско. В еще недавние времена она была не такая уж и хай-вэй. Особенно торопливый представитель Калифорнийского народа, рассекая пополам Центральную долину чудной Калифорнийской ночью и на хорошей скорости, мог попасть колесом в обычную яму на дороге, из ямы на кочку, с кочки на встречку, и со встречки на встречу в раевом вокзале, и потому Калифорнийцы называли 99 дорогу не иначе как дорога смерти. Конечно же драматизируют, привыкшие в ровному асфальту жители Калифорнии. Им бы ночью проехаться по рязанскому большаку, скажем, из города Скопина в город Моршанск - думаю, это их впечатлит. Особенно тот "бамп" в центре Скопина, а на самом деле трактор, который утонул прямо посередине дороги в 1986 году. Так вот, если ехать по 99-й дороге от Эл-Эй до Фриско, то справа на востоке тянется эпично длинный хребет. Это и есть Сьерра Невада. Там, в хребте Сьерра-Невада, есть дырки, заехав туда путешественник при желании найдет три всемирно известных национальных парка: Иосемити, Секвойя и Кингс.

А вот название того невысокого хребта, который в данный момент пересекаем мы с Алексом - это Санта Круз. Алекс сбежал с работы в 2 часа дня, тут же посадил меня в машину, и мы помчались на юго-запад от Санозэ на берег океана недалеко от местечка под таким же как и горы названием Санта Круз. Когда мы отьехали минут 20 от города, я заметил, что дорога стала резко подниматься вверх. Скоро мы начали вписываться в серпантины - кстати, на довольно приличной скорости. Полотно дороги наклонялось пропорционально радиусу поворота, так что выбрав определенную скорость можно было без напряжения рук и ног следовать сложной траектории.

Если бы рядом с водителем сидел легкий на голову житель города Лабока или другого до рвоты скучнейшего городка, потерявшегося среди полупустынь на западе Техасщины, а именно тот, кто непривычен... скажем тут прямо... совсем непривычен к сложному рельефу дорог Калифорнийского побережья, то он наверняка бы начал метать харч еще на подьезде к горе. Мне же, изьездившему всё тихоокеанское побережье на север от Сан-Франциско по дороге "нумеро уно", это ощущение непериодической бортовой качки было знакомо.

Главное при этом - отвлекающий маневр. Это когда зрители на верхнем ярусе балкона - то есть мозги, а с ними вместе и те, что в партере - рот и язык - ввязываются в какое-либо бурное и сильно предметное обсуждение. Отлично работает обмен мнениями по части превратностей судьбы, которые нам приготовила другая половина человечества. Случайным образом мы начали с обсуждения Алексовской "экс" и за час не продвинулись дальше обсасывания того момента семилетней давности, когда я, сидя у него дома возле компьютера, уже почти что залез в интернет на самый правильный сайт, имея перед собой копию ее паспорта, которая так запросто валялась вместе с другой горой интересных бумаг возле Алексовкого компьютера, адрес и другие полезные сведения. В тот момент меня осенила шальная мысль, что я мог за каких-то 30 баксов узнать всё ее ненормальное прошлое. Но обломался после того, совсем ненужного звонка в Москву. Святая простота, как откомментировал бы такое развитие сюжета странствующий испанский иезуит. Как советовал Сергей Довлатов, в любви, как и в других вопросах, часто надо действовать исподволь.

А ведь счастье было так близко. Хотя, кто его знает по-поводу счастья. Счастье - оно как производная, для которой надо иметь две точки: до и после. А как определить вот это "после" - а оно может быть очень даже растяжимо - не всегда понятно. Если б молодость знала, если б старость могла... Мда...

И опять назад - к нашим баранам, вернее, овцам, другими словами, подгребаем непосредственно к предмету нашего обсуждения. Два физтеха - самого цивилизованного вида - обсуждая любые проблемы - от квантовой гравитации и до ремонта автомобиля - начинают и заканчивают обсуждением баб. В этом философском диалоге плохого теоретика с очень плохим экспериментатором один ставит неразрешимые вопросы, а другой предполагает варианты решений, причем все нерабочие, как выясняется при последующем бурном обсуждении. Впрочем, бросая взгляд назад, я обнаруживаю, что пара старших товарищей - Станичный и Тыртышный - никогда не поднимали при мне эту вечно живую тему. Примем это как исключение, которое лишь подверждает правило, а с другой стороны, зная места и ситуации, в которые эти двое попадали, путешествуя по морям и горам, этим двум есть о чем еще поговорить с физтеховской мелюзгой.
Так вот, о бабах - как писал один малоизвестный письмэнник, (правда слова виршей почти не вспомню, но смысл там такой):

Скажи, отчего нас все время на выпивку тянет?
Как пьяная девка находит дорогу домой?
Поддаст - и к случайным знакомствам прямыми путями
Несёт ее, дуру, в надежде: мож прынц он какой?

Так вот, чемпионом по части случайных знакомств, и не просто как какой-то там козел в бурьяне, а в натуре - как застоявшийся в стойле жеребец - был Витя Мирошниченко. Мирошниченко выделялся среди унылого однообразия прыщавого физтеховского инфантилизма как бык-производитель в клетке с хомячками.

Витя был абсолютным чемпионом физтеха в категории "женский вопрос", но не в том смысле, как его понимают суфражистки, а в самом обычном, можно даже сказать утилитарном смысле.
И в этом, поверьте мне на слово, никто не мог с ним сравниться. Острый ум Мирошниченко всегда искал и находил нетривиальные решения сложных ситуативных раскладов, возникавших при случайных блужданиях его неугомонного организма: например, за 25 минут в электричке, стартовавшей с вокзальной платформы Савеловская в сторону платформы Луговая, он мог "на скаку" познакомиться и, главное, обьясниться в любви трем разным теткам. Бог знает какими путями, но ему не стоило больших усилий пригласить всех трех на дискотеку в Долгопер, и когда они все туда приходили, главная его задача была в том, чтобы жестко обозначить им и рядом стоящим плохо выбритым физтехам, что каждую из них он видит первый раз в жизни.

На входе в ситуацию - для него не было неразрешимых проблем, проблемы появлялись на выходе, причем не у него, а у всех остальных. Как-то сидя в Крыму под стеной Фаросского Канта возле костра, я вдруг увидел Витю, шагающего по горной тропинке в приличном костюме с какой-то по-туристски одетой теткой. Что он там делал? Вечером, под скалой, в полутора тысячах километров от своей фупмовской общаги? Я понятия не имел. Я его окликнул - он притормозил, подошел к нашему костру, присел на перевернутое ведро, наполнил стакан дешевым крымским вином и стал рассказывать группе молодых физтехов-скалолазов одну из своих бесконечных историй, ту, что про литовскую циркачку по-прозвищу Мышиный Глаз. Несколько раз я отходил к примусам, где варилась гречневая каша на всю нашу команду, опять подходил к костру и даже успел с клиентом-напарником навесить веревку для завтрашнего подьема на скалу, а Витя все выдавал и выдавал подробности этой своей пафосной истории... там было всё - бешеная страсть, попытки суицида, коварные соперники, козни предполагаемой тещи, бабло.... естественно, куда ж без бабла в Витиных историях, и таких сцен, что Ромео и Джульетта, а вместе с ними Тахир и Зухра, Пинг и Понг просто отдыхают... Начал он в 6 вечера, а закончил в 2 ночи. Ближе к утру Мирошничеко залез в чью-то палатку, а уже днем уверенно откатил в Ялту с одной из ее обитательниц. Его прежнюю девушку потом развлекал мой клиент.

Ура - наконец-то показался океан. Через 5 минут мы на месте. Парковки однако все заняты. Вообще, работает ли кто в Калифорнии по пятницам? Похоже, что нет. Паркуемся в секретном месте среди эвкалиптов и спускаемся по широкой деревянной лестнице к морю. Море - необыкновенного цвета, как на картинах еще одного любителя побичевать в Италии по фамилии Айвазовский. Большие волны - остатки далеких штормов - широко и с грохотом накатывали на берег. Поднимаясь к берегу, волны играли бликами солнца, оттенками синего и зеленого, временами приоткрываясь и излучая как бы изнутри, из толщи своей, удивительный по чистоте салатовый цвет. Стоя на лестнице и наблюдая за зелеными волнами, мощно накатывающими на пляж, можно было легко ошибиться, приняв действительность за картину. Вид этих волн - их живой и необычный цвет, как и весь этот день - до сих пор в мой памяти. Жаль, что не было там фотографа, а то б снимочек вышел такой: Алекс, я и между нами - Айвазовский.

В неглубокой воде недалеко от прибрежной пены, лавируя среди верхушек волн, растянулась широкой полосой гигантская стая - наверняка в ней было сотня тысяч здоровенных чаек и пеликанов. Когда мы подходили к воде, большая группа пеликанов снялась с воды и полетела вдоль берега. "Альбатросы" - показал рукой в сторону моря Алекс. Я посмотрел на здоровенные зобы и кривые шеи летящих клином пеликанов, но спорить не стал. Может быть он показывал на тех упитанных чаек с необычными какими-то искривленными клювами, которых безжалостно мотало на волнах и кого еще не успело "заклинить". Альбатрос, как пишут в книгах, - это genuine, то есть истинно Калифорнийская птица - большая такая чайка. Ее название - это исковерканный перевод с арабского альгаттас через португальский алькатрас на английский альбатрос. Вы будете хохотать, но изначально это слово переводилось как ныряльщик, так и пеликан - ныряльщик. Странно то, что несмотря на свои крепкие крылья, альбатрос почему-то не залетает к нам на правый (Атлантический) берег. Хотя говорят, что иногда и залетает. Но подняться на километр вверх одним взмахом крыла и далее пролететь практически без кормежки 4000 км на восток, ловя восходящие потоки, - это конечно надо иметь очень большой, прямо-таки физтеховский, энтузиазм.

Через полчаса мы дошли до дальнего пирса, на пирсе был неполный десяток рыболовов. Один мальчик поймал ската. Скат уже не трепыхался, а неподвижно растянулся на досках пирса. Он был относительно небольшой - где-то полметра длиной. Когда его перевернули на спину, на его белом брюхе мы увидели рот и остальные анатомические детали - все вместе сильно напоминало человеческое лицо.

"Я бы никогда не стал это есть", - посмотрев на ската, вслух высказался Алекс.
"Согласен", - ответил я.

Уже темнело, когда мы возвращались по верхней тропинке. Недалеко от лестницы, по которой мы три часа назад спускались и потом долго стояли, наблюдая за игрой света и волн, мы набрели на стену, выложенную декоративным кирпичом. Стена подпирала холм, заросший кустарником с мелкими желтыми цветками. Наверняка какой-нибудь калифорнийский ракитник, впрочем, может и нет. Для кустов с желтыми цветами вообще-то имеется много разных ботанических названий. Читатели полуисторических романов в плохом переводе уверены, что все кустарники, покрытые желтыми цветами - это дрок. Какой-то мичуринец, пропустивший, видимо, в школе уроки природоведения, перевел не напрягаясь рассказы Уолта Скотинина про Плантагенетов, и теперь его последователи подсовывают мне и другим международным ботаникам со стажем анжуйский дрок вместо обычного среднеевропейского ракитника. Другой недоучка, но из той же издательской (издевательской?) компании, перевел "рыжий земляной червь"- уже у Фолкнера. Вообще-то рыжий - это обурн, когда речь идет о существительных женского рода, например физтешках. Правда, обурн - это не совсем рыжий, а темно-рыжий, ну, как у Ирочки Степановой с РТ. Про мужиков наверняка ред хэар. А вот где он, этот дюд, нашел у червяка волосы, я не знаю. Цузаммен фассен такой, что все надо читать в оригинале.

На стене у некоторых кирпичей были кое-где прикреплены маленькие вазочки. Подойдя поближе, мы заметили, что на кирпичах были написаны несмываемым фломастером клички животных, цифры, а иногда и короткие комментарии. Мы решили, что это кладбище домашних животных, "петов", организованное местными жителями. Типа мемориальной доски. В Калифорнии, кстати, есть отдельные кладбища животных. А у Стивена Кинга есть даже роман про зомби и кладбище животных. Фильм, правда, сняли паршивый. Вот снять бы хорор-муви про реальную историческую личность по фамилии Зомби из города Порт-о-Пренс, то мало бы всякому дюже толерантому пиплу на показалось. Правда не везде - в Алабаме, например, никто б не возмутился - там до сих пор в ходу нетолерантные, можно даже отметить, вполне колониальные традиции - как часто говорят их путеводители "в стиле антебеллум", а если перевести с алабамского на пацанский - сплошной парабеллум.

"Чем вы тут занимаетесь в свободное время?" - я спросил одну физтешку, когда судьба занесла меня на неделю в Алабаму.
- Скит, - ответила она, - либо рыбная ловля.
- А когда ты едешь обратно в Оак Ридж?
- Завтра.
- Ты отсюда везешь с собой что-нибудь?
- Да особенно нет, но как обычно - пистолет и револьвер. Пистолет, бывает, клинит, так что всегда беру оба, может пригодиться. Знаешь, на случай, если машина встанет ночью на хай-вэе.

Когда до меня дошло что такое скит, плюс тот факт, что с собой в Алабаме у каждого дюда за поясом торчит по пушке - даже тогда, когда он, дюд, пришел расслабиться в кабак - душевное спокойствие, типичное для какого-нибудь жителя Уэлша - тихого толстяка, мало-озабоченного проблемой сожительства разноцветных и не совсем цивилизованных человеков в дикой жаре и на фоне хлопковых полей, меня никогда не покидало. В Алабаме нас, валлийцев, никто не любит и, чувствую, что не полюбит никогда. Как мне рассказывал кфмн Исаев, много путешествовавший по разным импортным углам, включая угол Брюстера, у них, жителей Уэлша, есть довольно интересная черта - когда ими начинают интересоваться разные полу-официальные лица - их уже и след простыл. Если какой-нибудь валлиец дуриком попал в Алабаму, то он не перестаёт всем мило улыбаться, очень мало говорит (акцент может не понравиться), а главное - следует своей старой валлийской привычке - ищет способы побыстрее отсюда отвалить.

Стена на калифорнизированном кладбище Пер-Лашез (того парижского, где остатки не животных, а людей помещены в стену) заставила еще раз вспомнить про судьбу разных домашних животных. Мой приятель, научник, убивающий все разумное и вечное в себе, работая постдоком в одном мелком универе в Новой Англии - по-своему бессловесное подопытное животное для своего туповатого, но сильно распальцованного профессора, всегда отвергал предложения поработать в универах южнее линии Мейсона-Диксона. Причину такого своего странного выбора он обьяснял просто: меня, янки, они там все время будут трактовать как чужака - будут мило улыбаться, но воткнут нож в спину, при случае.

Наивный как 100 китайцев. Улыбаться ему не будут. Ни мне, ни моим товарищам по несчастью, обнаружившим себя однажды в Техасе, никто ни разу не улыбнулся. Когда на столе у Стаса, постдока, разменявшего 4-й десяток, один профессор из местного мухосранского универа (родом этот техасский проф был еще одного "веселого южного штата" - Арка-фрикен-зас) обнаружил отксеренные страницы описания неизвестного ему, техасскому отморозку, софта - пообещал в следующий раз вызвать полицию. Такие они там в Техасе люди, ну привыкли всех нагибать, и потому список постдоков там заполнен представителями стран третьего мира, ну не любят они бледнолицего, чей английский язык так далек от привычного им жевания портянки, не любят просто за то, что он - валлиец, души в нем не чают, только со знаком минус. Плюнь на них и отвали в другую сторону. Почему-то при воспоминании о Техасе накатило одно - и довольно к месту. Помните? "А мы пойдем на север", - так именно любил повторять в одной сказке у Киплинга прародитель всех домашних пёсиков со скверным характером.

Путь обратно происходил в темноте - зимой солнце садится рано - и ничем меня не впечатлил. Дома нас ждали дела - нам предстояло вычистить до блеска весь дом к завтрашнему большому событию, процедура отмечания которого здесь в Калифорнии, да и везде в Америке, называется просто - "birthday party".

Часть V

-  "Сан-Франциско" - Гимн Хиппи, 1967

В то время, как все остальные жители Калифорнии радовались солнечному утру, Сан-Франциско привычно встречал меня холодным туманом. За много лет я только один раз прожил здесь, в Сан-Франциско, нормальный солнечный день. Ранним и по-настоящему хмурым утром я обнаружил себя сидящим рядом с отцом Алекса в его машине со слегка тонированным стеклами на парковке перед домом. Угол дома был местами покрыт ободранной штукатуркой. На мне были одеты темные очки - для вождения в условиях избытка солнца. Сам Алекс нервно ерзал в углу на заднем кресле.

Туман клочьями стелился по неприветливому уличному пейзажу. Мы сидели в машине молча и наблюдали за действием, разворачивающимся у подьезда в каких-то 15 метрах справа от нас. Сначала из подьезда вышел мужик неопределенного возраста. Он был в сильно пожеванном трико и в какой-то драной кофте. Он неспеша сделал четыре шага вперед и встал на краю тротуара лицом к улице боком к нам. В нашу сторону он даже не посмотрел. Сложив руки на груди, он застыл истуканом.

Смотрим дальше. Мне тактично порекомендовали закрыть дверь на защелку. Сделано. Через несколько минут из подъезда медленно вышла мадам, тоже неопределенного возраста, одетая во все черное. Она несла на груди девочку лет пяти. Девочка всем телом крепко прижималась к ее груди. Наконец в метрах 10 от машины мадам медленно опустила девочку на тротуар, и та быстро побежала навстречу нам в расстегнутой нараспашку куртке. Алекс вышел навстречу и открыл ближайшую к девочке дверь - на заднее сиденье. Девочка привычно уселась в детское кресло. Она недовольно лепетала что-то по-английски, пока Алекс возился с застежками. Мадам наконец разглядела меня, примостившегося на переднем сиденье, и стала медленно приближаться к машине. Именно так подползала стареющая королевская кобра к Маугли, когда он сдуру залез в пещеру.

Я ощутил всеми фибрами, всеми волокнами своих белых штанов и всей кожей своего черного пиджака ту отрицательную энергию, которая накатила на меня. Такая энергия наверное шла от лагерной надзирательницы Ильзы Кох в момент утренней поверки пленных красноармейцев. Даже круглая отличница с ФОПФа, получив в зачетку три шара от Гоги Борачинского, не могла с такой силой ненавидеть мужиков. Кобра встала в стойку в метре от задраенного стекла и вперилась в меня немигающим взглядом - ее застывшее лицо кроме ненависти ничего не выражало. Уголком глаза (справочники не рекомендуют смотреть диким животным прямо в глаза) я взглянул на нее и увидел на относительно молодом лице сетку глубоких морщин. Сразу подумалось, что именно с таким лицом она ходит в суд и говорит там: "Ёр онор", посмотрите на меня, этот негодяй украл у меня молодость". Тут даже бы Станиславский промочал. В Одессе это называлось торговать фэйсом. Правда заметим, что в судах Сан-Франциско, где эта мадам постоянно нагнетает атмосферу в бесконечных попытках отвоевать очередной кусок Алексовкого бабла, таким лицом никого уже давно не удивишь. Обычно такое лицо - это расплата за ошибки затянувшейся молодости - когда хочется курить какую-нибудь дрянь и пробовать на себе все то, что запрещено законами данного штата.

Мы тронулись с места. На улицах прибавилось туману. На переходе мы остановились, чтобы пропустить странного человечка. Человечек этот мне напомнил учителя йоги. Он медленно шел, постоянно и сосредоточенно перекладывая из рук в руки какую-то непонятную другим, менее-просвещенным человекообразным, конструкцию. Думаю, что это был шаблон, который внутри разорвало внезапно накатившим ударом отрицательной энергии.

В "русский" магазин - так здесь называют магазин, где можно за дорого купить еду, которую продавали с черного хода лет 25 назад в центре Москвы, - мы добрались без проблем и даже без проблем нашли парковку. Малолетка рванула с заднего сиденья машины на лестницу - прямо на второй этаж - и там, сбросив с себя плохо застегнутые сандалии, стала носиться между стеллажами. Она была похожа на тех тигриц из фильма про "группу в полосатых купальниках", что наконец вырвались на свободу. Я купил календарь с видами зимнего Петербурга, полкаравая черного хлеба, банку килек на вечер, и, попрощавшись с Алексом, отправился искать свою где-то очень далеко запаркованную машину. Все города одинаковы - когда ищешь адрес по Жи-Пи-Эсу, ты не видишь ничего и никого на улицах, ты только вглядываешься в уличные знаки, сравнивая их с теми, что написаны на экране.

Мост Золотые Ворота через Залив был системы нипель. В одну сторону - то есть вон из Сан Франциско - он пропускал бесплатно, а в другую сторону (в город) он не пропускал без местной магнитной карточки. Золотых Ворот, где бы сидел человек и пропускал народ внутрь города за живые бабки, в природе больше не существовало. И сюда добрались роботы. Значит обратно, в Санозе, еду через континент.

Ну что ж, впереди длинная дорога номер 1, и рядом с этой дорогой - калифорнийский город Севастополь, где живет моя одноклассница, или, вернее, когда-то жила. После интенсивного обмена информацией в одноклассниках-точка-ру и пары звонков поток радиоволн оттуда из Калифорнии на мой мобильный приемник иссяк. Иссяк он 7 лет назад, и все мои попытки запеленгировать источник ни к чему не привели. Вроде интернет до сих пор хранит и телефоны ее, и адреса, но там - пусто-пусто, значит рыба, вернее, труба.

В школе нашей, которая еще каких-то 100 лет назад называлась второй городской гимназией, училась масса достойных людей, многие из которых потом попадались мне на физтехе. В той школе у парадной лестницы очень давно - наверное еще в 19 веке - было поставлено мраморное панно, где впоследствии были выгравированы имена всех, кто закончил школу с золотой или серебяной медалью. Там среди имен можно было найти и моего дядьку, который закончил школу до войны и пропал без вести под Харьковом в 1943 году. Интересно, что отец моего учителя по астрономии был у моего дядьки учителем по физике. Такой вот у нас был там междусобойчик. "Золотая стена" пережила немецкую оккупацию, но не пережила капитального ремонта, затеянного где-то в конце 80-х. Вместе со стеной ушли в небытие все спортивные кубки и награды, что были когда-то в обилии расставлены и развешены в зале для собраний.

В 70-х среди обилия кубкового золота и серебра опытный глаз мог выделить несколько блестящих предметов с витиевато выбитым текстом, который пояснял, что предметы эти были завоеваны пятеркой энтузиастов побегать "zusammen" в мокрых кедах по лесам средней полосы в поисках не грибов и не ягод, а неких контрольных пунктов. На Инглише этот подвид ориeнтирования называется "рогэйнинг" (rogaining). Наша команда по спортивному ориентированию тогда в 70-х впервые в истории города прорвалась на самые главные соревнования. Там, в глухих лесах Новгородской области, мы завоевали почетное 3 место.

Прошел год, и на физтехе меня разыскал сам Ромишевский и попросил создать секцию по ориентированию на Долгопской местности. Отказать я ему не смог, конечно, но потом, опросив людей, отмеряющих по вечерам круги на еще живом тогда стадионе, похерил затею. И вообще, кто на физтехе кроме Кундика мог себе позволить свихнуться на спорте?

В школе нашей на стенах зала собраний своей металлической формой блестели и многочисленные достижения Юры Звездина, который учился на год меня старше. Юра прыгнул дальше всех в Союзе среди юниоров. Рекорд нашей школы по прыжкам в длину - а для школьных рекордов был заведен отдельный стенд с результатами, именами и фотографиями, надписи на котором иногда обновлялись - был почти 8 метров. В высоту школьный рекорд (все же короче чем 8 метров) был мой. В той же спортивной секции, куда ходил Юра, я был единственный, кто сумел освоить флоп. Витька Екимов, мой одноклассник, на Союзе завоевал серебряную медаль, плавая в юниорах на байдарке. Думаю, стену с нашими достижениями снесли только потому, что наверняка им - ботаникам и спортсменам конца 20-го и начала 21 века - тоже есть чем гордиться, а если нет, то можно фотожабу морды спонсора повесить там же у входа.

До сих пор я удивляюсь тому, что как тогда, в 70-х, небольшая группа энтузиастов, случайно оказавшихся в одной области пространства в примерно один и тот же интервал времени, сумела создать довольно значимую спортивную историю до той поры невыдающегося коллектива. Это было время первых и последних "всесоюзных" успехов не только нашей школы, но и всего города. Однако, как это часто бывает со случайными процессами, пичок спортивных достижений опустился в мелкий статистичекий шум так же быстро, как и возник. Более того, оттуда - из шума - ничего не родилось за прошедшую треть века, наверно потому, что начиная с середины 80-х годов броуновские силы - и это мы все ощутили - многократно усилились.

Чтобы нашему высокообразованному народу было понятнее, какой кайф группа подростков обоего пола ловила в этом спортивном ориентировании, скажу, что в тот момент, когда Миша Якшин закрывал свой первый разряд по лыжам, выкатываясь из 25 минут на десятке по уральским горам, в 1000 км от него на запад я сновал по лесам и глубоким оврагам в погоне за тем же первым разрядом, без ЖиПиЭса вычислял, сколько же метров мне осталось проехать на тех же лыжах до следующего контрольного пункта.

Ми-ха-ил, где этот наш снег?

И где он тот другой, но более чем наш, Севастополь? Где Станичные и Черная речка? Помнишь 1984 год, когда я первым из Мосрентгена "открыл" Севастополь после окончания физтеха - тогда Станичная еще могла забить мужикам пару-тройку голов на футбольном поле недалеко от Гидрофиза? Где веселая толпа физтехов на Фиоленте и Олег Михалыч, ныряющий ласточкой в море со всех окрестных скал? Где дядя Вова - знаток всех потайных мест, где во времена сухого закона продавали из-под полы? Где Липатов, привычно открывающий гвоздем трехлитровую банку с закатанной вишней в коньяке? Где Петровс, которого четверо мужиков с трудом "выносили" со свадьбы Цветкова, потому что уже настало утро, а он никак не мог расстаться с тамошними девушками? Я помню, что при этом он кричал, что мы все сволочи, а он тут один типа испанский гранд. Время показало, что он был прав. Они, Миша, - виртуальная реальность, которая лишь иногда, небольшой своей частью, раз в 20 лет материализуется на наших берегах.

Форт Росс встретил меня большой ветряной мельницей, отстроенной к 200-летию основания. Мельницу эту привезли из Иркутска и собрали на месте за несколько недель летом 2012 года. Оказалось, что во всей Калифорнии за всю ее историю не было построено ни одной ветряной мельницы - англосаксы там строили водяные мельницы, а испанцы использовали тех же ослов, которые тупо крутили колесо. Внутри Форт Росса местные власти затеяли ремонт; вижу, что появился новый колокол на входе у церкви. Этот колокол привезли из Тотьмы - города, вернее, городка в 10 тыщ жителей рядом с Вологдой. Из этого городка в течение 300 лет уходили и шли в сторону восходящего солнца разные предприимчивые люди - они освоили Сибирь, Дальний Восток, и Аляску. На колоколе изображен Николай Чудотворец, который считается покровителем путешественников, мореходов и детей. Дети, впрочем, самые крутые путешественники - для них все в первый раз. Цыгане тоже считают его своим покровителем. Сюда смело можно отнести и бомжей. Короче, покровитель душ, перемещающихся во времени и пространстве, Николай Чудотворец был первым и самым известным анонимусом, считая, что самое правильное добро то, которое творят втайне. Такой вот он, Чудотворец, ездит на оленях-карибу, проникает в дом по печной трубе и оставляет подарки в больших чулках, которые висят на стене рядом с дымоходом.

Я спустился вниз с холма к океану. На пляже никого не было, на берег накатывала мелкая волна, не представляющая интереса для любителей серфинга. Они разноцветной кучкой со своими досками и машинами расположились в кустах в 100 метрах от пляжа и готовили себе завтрак. Океан был прозрачен и холоден - градусов 10. В этот раз обойдемся без купания. От пляжа вверх шел широкий овраг, по дну оврага шла тропинка. По тропинке можно выйти к заброшенному кладбищу и прочитать на отдельной доске рядом с покосившимися крестами фамилии тех, кто когда-то населял Форт Росс. Они были разных национальностей: среди них можно обнаружить двух приблудившихся шведов, несколько эскимосов, десяток индейцев, однако основную массу составляли дети от русских переселенцев и индейцев, которые почему-то назывались креолами. Почти все креолы умирали от дизентерии или скарлатины. Такое вот Замбези. Жизнь человеческая как в Северной Калифорнии, так и в Африке в те времена стоила очень мало.

Недалеко от кладбища я обнаружил узкую, метров 15, и глубокую - дна не видно, щель в земле, которая шла к океану в виде длинного оврага. Почти вертикальные стенки щели плотно заросли колючим кустарником. Со дна вверх поднимались многочисленные сосны - их здесь называют редвудс (они из семейства секвойных). Эта щель в земле - остаток того знаменитого восьмибального землятресения 1906 года, которое наполовину уничтожило Сан-Франциско. Значит где-то рядом с Форт Россом и проходит тот самый разлом Сан-Адреас, который дамокловым мечом многие тысячи лет висит (вернее лежит) над (под) северной Калифорнией. Рано или поздно Калифорния станет островом. Так что "милый читатель" - пока стоят в Бэй-эриа мосты (хоть и системы нипель) - лови момент.

На карте было нарисовано, что возле форт Росса имеется "общественный" яблоневый сад. Доехать до него ничего не стоило. На месте оказалось, что сад обнесен высоким забором, по верху которого было протянуто два ряда колючей проволоки. На ветках висело много спеющих яблок, но гигантский щит предупреждал, что законы штата Калифорния запрещают их собирать. Скорее всего какой-нибудь нищеброд подхватил расстройство желудка, поев немытых яблок, и засудил на пару миллионов местный департамент парков и лесов. Насколько я понял из рассказов, которыми меня потчевали в предыдущий вечер, народ в Калифорнии любит судиться. Но не за яблоками я тащился в такую даль. Пора, наконец, наклонить лопасти моего Шевролёта в направлении на юго-восток - именно в то место, которое известно всему как много, так и мало пьющему (и поэтому крайне завистливому) миру как Сонома Вэлли.

Часть VI

-  "Sonoma Sunset"

Путь в сторону местного Севастополя и далее в Соному шел по извилистой горной дороге. Прошло минут двадцать, а встречных машин всё не попадалось. Видимо в Соному - в этот воскресный день и по этой горной дороге - я ехал один. Сбоку от моего правого борта непривычно отсутствовала метровая полоса с высохшей калифорнийской землей, а круто вниз уходил обрыв. С такой дороги при сильном дожде или налетев на выбоину, как два пальца, можно было улететь "вниз по Питерской", сшибая на своем пути редкие сосны. Но асфальт был ровен и сух, а шины на Шевролёте - новые. Лишь грела душу надежда, что местный какой-нибудь дюд, который мчится по встречной полосе, всегда в адеквате и, соответственно, не имеет ни малейшего желания заехать даже половиной своего колеса на мою суверенную территорию. В северной части Калифорнии народ вообще-то аккуратно водит. Как-то в Бостоне я подвозил в аэропорт одного моего Калифорнийского приятеля. Так он, вылезая из машины, слегка прокомментировал мой стиль вождения в том простом смысле, что я был местами агрессивен по отношению к окружающим нас четырехколесным гражданам. На это я адекватно (вопросом на вопрос) ответил: а вот сколько часов в день он проводит в пробках? Утверждаю, кто много лет жил дорожной жизнью большого города, в том не осталось гуманиста.

Ну что такое? Торможу. Стоит мужик в куртке из кожи и рукой мне показывает остановиться. Байкер. Типичный, с неухоженной белесой бородой. Встаю. Спрашиваю, а что собственно происходит? Ответ: "роудкил ахед" - по нашему значит - впереди, на дороге, валяется тушка оленя. Отьезжаю направо на самый край дороги и выхожу из машины; иду и встаю рядом с мужиком, смотрю дальше. Через какие-то секунды из-за поворота быстро выбегают два престарелых дюда в таких же ободранных кожаных куртках, которые волокут за ноги здоровеную тушу оленя - они подбегают к краю дороги и сбрасывают "роудкил" вниз по склону. Можно ехать. Я быстро залезаю в машину, еду дальше - очень скоро вижу то место, метрах в 50 вверх по дороге, где сбили оленя. Видимо, он неудачно выскочил из-за нависшей скалы - как раз близи крутого поворота. Еду меньше минуты и вижу, что по встречной полосе, с очень хорошей скоростью вниз по дороге несётся одинокий мотоциклист на своем "чоппере", то есть Харлей-Давидсоне. До меня доходит, что если б соратники этого двухколесного дюда не убрали свежий "роудкил", то он бы имел 100-процентный шанс вписаться в выстроенный природой и чьим-то авто протеиновый бамп на выходе из "слепого" поворота. Но ему повезло - он опоздал на "встречу с судьбой" всего-то на пару-тройку минут. Не будь этих, случайно оказавшихся на дороге потертых "ангелов жизни", там бы на повороте за миллисекунды исчез бы и восторг от стремительного полета по пустынной дороге, а с ним и мировая слава. Если б это случилось, например, в Бруклине, там бы на "ангелов жизни" быстро настучали, поскольку убирать роудкил в Нуево-Ёрке имеют право не граждане, а только специальные службы. Все-таки они, двухколесные, честнее и мужественнее тех, кто предпочитает четыре.

Наконец я перевалил через горы и спустился в северную часть Сономской долины. Долина эта была достаточно широка - невысокие холмы находились наверное в километрах десяти от меня. Этой местности скорее всего подошло бы название Сономская равнина. Не удивительно, что здесь - в самом центре американского виноделия - слева и справа от меня до самых далеких гор тянулись бесконечные ряды пожелтевших виноградных лоз.

Времени у меня оставалось мало - его едва хватало, чтобы заехать на 3 винодельни и купить там вина, причем мне уже была дана наводка (крупным экспертом из Нью-Йорка - по телефону) по поводу типа, года изготовления и примерной цены. Обьехав (судя по географии выпитых бутылок) половину Франции и Италии, быстро ознакомившись с Чили и Аргентиной, отдохнув на австралийском Ширазе, организм мой переместился на укрепленные алкоголем воды под названием Старый Зин. Зин - это сокращение от Зинфандель. Американцы в массе своей могут без труда произнести (и поэтому запоминают) односложные слова. Как утверждает статистика, если у вас фамилия из трех и больше слогов, значит шансов у вас в местном бизнесе - ноль. Поэтому легко раскрутились со своими компютерами Гэйтс и Джобс, а вот Касперский, несмотря на предпринимаемые хакерами всего мира усилия, в Америке много не заработал.

Вернемся к виноградной лозе. Считается, что виноградная лоза живет до 120 лет - то есть может легко пережить человека, если только его фамилия не Горбачев. Известно также, что лоза после первых 20 лет обильного плодоношения сильно сдает, при этом урожайность может всего за каких-то пару лет упасть в несколько раз. При этом, как ни странно, вкус и соответственно содержание веществ, полезных не только энофилам - то есть, любителям налить в свой желудок стакан красной жидкости из 200-долларовой бутылки как минимум раз в неделю - в каждой индивидуальной виноградине у некоторых (совсем немногих) сортов винограда с годами улучшается. Более того, старая лоза может подхватить какой-нибудь древесный герпес, что в некоторых случаях положительно (!) влияет на биохимию виноградного сока. Знатоки виноделия знают, что вино, сделанное из винограда, собранного вон с той лозы, что справа, может отличаться от вина, которое сделано с другой лозы, находящейся всего в 15 метрах. То есть как в виноделии, так и в преферансе есть некий тайный ход фишки, который чувствуют только немногие избранные. Совершенно справедлива тут будет пословица: знал бы купаж - жил бы в Напе (это соседняя с Сономой и тоже знаменитая долина). Купаж, как все преферансисты уже догадались, это исковерканный французским языком cepage и означает просто тип винограда.

Конечно же о вкусах не спорят. Хотя неугомонный просветитель-одиночка таки укажет, что можно, например, померить все ингредиенты в вине хорошим масс-спектрометром. Но где ж взять столько хороших масс-спектрометров? Плюс, к примеру, может получиться и так, что разная комбинация ингредиентов даст приблизительно одинаковый вкусовой эффект. Так что даже самым продвинутым калифорнийским виноделам пока проще использовать человеческий рот и нос в качестве органолептического детектора.

Название "старый" в приличных Калифорнийских винодельнях можно давать только тому Зинфанделю, который собран с лоз минимум 30-ти и до столетней давности. Если лозе больше ста лет, то соответствующий Зин называется "древним". Повторим, что не всякая лоза, старея, постепено улучшает качество своего вина. Самые старые в мире лозы находятся не во Франции, а на территории бывшей Югославии - в Словении. Тем югославским лозам более 400 лет. Коллектив этих едва живых растений производит всего 5 ведер вина в год. Для сравнения, самой старой лозе в Сономе "всего" 150 лет. А вот интересно мне, а сохранилась ли та лоза, из которой было сделано Фалернское, стаканом которого, страдая с тяжелого бодуна, опростился утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана всадник Понтий Пилат? Помню, что поиск в гугле не дал ответа на вопрос, а лечили ли в древнем Риме "ужасную болезнь гемикранию" соленым раствором с вымоченным в нем огурцами, чесноком и листьями черной смородины.

Путь Зинфанделя начался много веков назад на берегах Адриатики, в Далмации. Даже сегодня в некоторых деревнях Хорватии выращивают Зин, хотя конечно же его там называют по-другому. Еще в 18 веке несколько лоз были привезены с Адриатического побережья на юг Италии в провинцию Пуглия - в то место, где у Италии каблук. Там Зинфандель разросся и стал называться примитиво. На самом деле примитиво - это не то, что можно подумать. Слово примитиво - исковерканное слово primativus и означает первый. Зинфандель, как заметили виноградари Пуглии, первый из местных сортов поспевает в данном сезоне, обычно где-то в конце августа.

Самая интересная история произошла с Зинфанделем в Америке. Почти 200 лет назад один англичанин выписал несколько корешков Зинфанделя из Вены. Поскольку англосаксонское население тогда ютилось на Лонг-Айленде, то, соотвественно, первые лозы Зина и стали расти там же. Неугомонные американские виноделы 19-го века распространили его еще дальше - до Бостона и до Великих озер. Но видимо солнца и тепла тогда - в эпоху глобального похолодания - там было маловато, поэтому Зин так и не прижился на восточом берегу.

С Калифорнией Зину повезло больше. Первая его лоза в Центральной Калифорнии была посажена где-то ближе к концу позапрошлого века. Особенно Зин хорошо прижился в долине Сонома. С тех давних пор Сонома Вэлли и соседняя с ней Напа Вэлли - это основные и единственные области мира, где произрастает высококачественный Зин. Благодаря жаркому и сухому климату, процент фруктозы в Зине достигает 30%. Поэтому и можно не только встретить, но и купить Калифорнийский Зин с пятнадцатью "оборотами".

Круговорот веществ имеет место и во всей этой истории с Зином: самый лучший Зин в Калифорнии выращивает один хорват с короткой фамилией Гргич. Такого потрясного Зина как у Гргича нигде в мире не купишь. Солнце медленно приближалось к горизонту. Посетив последний винодельческий "курень" и утяжелив свой дорожный чемодан десятком бутылок вина, я стартанул назад, в Санозэ.

Часть VII

-  "Песня о Бригантине"

Знать географию - всегда хорошо. Колумб, например, не знал, а скорее - прикидывался Му-Му. Думаю, что католические отцы, устроившие эпичное осмеяние его доклада на совете ученых в Саламанке, догадывались о расстоянии от Испании до Индии, если при этом плыть в другую сторону. Но Изабелла Кастильская все-таки дала денег на авантюру. Потому что жадность в этой даме легко перебарывала не только страх, а вообще все физиологические процессы. Зная, что путь через Золотой Мост мне заказан, то есть, не то, чтобы туда совсем нельзя, но есть 100 процентная вероятность получить "тикет" баксов на 50 за проезд моста без оплаты, даже если едешь инкогнито и на рентованой машине, я начал судорожно тыкать пальцем в экран ЖиПиЭса, отменяя все дороги в Санозе через Золотые ворота и другие мосты, пересекающие залив. Даже на пятой отмене подлый ЖиПиЭс все равно вел меня через те нехорошие места, где стояли камеры и воротца. Тут мне все надоело, и я ткнул Тому и Тому в морду и круто поменял пункт прибытия: едем в Даблин - помню, проезжал такой пункт по дороге из Санозэ в Ливермор - он расположен глубоко на континенте. OK, нашли Даблин? Туда, блин, и едем. Дорога стала какая-то неухоженная, странно даже было видеть такую в Калифорнии, еду спокойно, мозг отключен, смотрю вперед и иногда на экран ЖиПиЭса. Вдруг замечаю, что почему-то ушел на выход, на какую-то дорогу явно очень местного разлива. А может два Тома из за каких-то спинно-мозговых соображений решили, что так будет ближе. Сьехав с хайвэя, я обнаружил себя едущим по странной улице. Вроде типичный Калифорнийский городок, вроде широкая четырехполосная улица, но светофоров очень мало, а машин на этой улице вообще нет. В голове начали блуждать мысли, что это за расклад нынче? Пришла рабочая гипотеза: ОК, сейчас у нас что? Сейчас у нас вечер воскресенья. То есть начался матч местной футбольной команды, поэтому и наблюдается пустота. Потом пришла другая и более неотложная мысль: надо срочно заправить машину. Ищем по гуглу заправку. Выплывает Бениша, а по-испански наверное будет Бенисия.

Заправка, как ни странно, была открыта, но на ней не было ни одной машины, я зашел внутрь. Внутри на высоком стуле одиноко сидела девица и повернувшись ко мне боком смотрела на экран висящего под потолком телевизора. Все ясно. Массовый футбольный психоз. Я купил в магазине раствор кофе в банке из тонкостенного алюминия, на которой было написано Старбакс, и спросил сколько миль до хайвея. Куда ехать? Отвечаю "ту Даблин". Тогда полмили вперед. "Кто играет?" - спросил я. Ага, понятно, местные играют с какими-то лузерами из середины страны. "Очевидно, выиграют", - сказал я продавщице.

Она спросила, откуда такие самоуверенные сюда к нам едут - ответил - из Новой Англии. Знаете, там тоже есть футбольная команда, и все говорят, что неплохая. Ни про Новую Англию, ни про команду она не слышала. Вообще-то и по-английски она не очень-то и говорила. Я вышел из магазинчика и посмотрел в телефоне на карту. Гугл мэпс мне сказал, что в Бенише - самый старый Доминиканский монастырь на территории Калифорнии, и кроме этого старого монастыря с кладбищем позапрошлого века в этом городке нет никаких других достопримечательностей. Когда я отодрал взгляд от экрана смартфона, заметил, что начало темнеть У домов появились длинные тени. Ладно, пока не стемнело, посмотрим на этот монастырь. Вернулся в магазин - спросил, так на всякий случай, про Псов Божьих (Доминиканцев), девица почему-то вопросу не удивилась - со второго светофора налево и 4 блока вверх.

Около монастыря было пусто, а на стоянке - ни одной машины. Когда я вошел на территорию монастыря, быстро накатывал сумрак, но можно было еще что-то разглядеть. Я потрогал оштукатуренную белую стену монастыря - такие здания я часто видел в Италии - стена была еще теплой от дневного солнца. За монастырем расположилось старое кладбище. Оно казалось заброшенным - маленькие доломитные плиты торчали под разными углами по краям узкой тропинки. На многих плитах когда-то глубокие надписи совсем стерлись - можно было разобрать только отдельные слова, скорее части слов. Около одной из плит я увидел маленький букет из синих цветов.

Когда я подошел обратно к машине, я вдруг заметил, что всего за 10 минут сумрак превратился в ночь. Отхлебнув баночного кофе, я направил колеса моего Шевролёта на юг, к дому из которого я стартовал каких-то 12 часов назад. В доме никого не было - Алекс еще днем укатил с дочкой в Диснейланд. Ключ лежал под ковриком у порога, на кухне горела 12 ваттная лампочка, а на столе одиноко скучала последняя бутылка старого Зина. До самолета было 4 часа, и я позвонил одному физтеху, которого знал еще по Бостону и которого судьба впоследствии забросила в Санозе. Он нарисовался через час, и у нас оставался только один час, чтоб обсудить "хау ар ви дуиньг". Он мне рассказал про своих знакомых, которые совсем недавно приежали к нему в Санозе и почему-то спросили про то, где похоронена Кончита Аргуэльо - это та самая, которая "необутая выйдет". Естественно, он не знал, но они таки покопались в Яндексе и нашли. Сьездили и рассказали. Он мне назвал место. Это был как раз тот старый доминиканский монастырь, возле которого мои Том и Том решили сьехать с хайвея.

Ровно сто лет назад в 1913 году местная группа любителей истории поместила табличку на здание Дома офицеров форта Президио - недалеко от моста Золотые ворота. Эта табличка извещала, что в стародавние времена в этом здании находилась резиденция последнего испанского военного коменданта форта, и что именно здесь родилась Мария де ла Консепсьон Марсела Аргуэльо, единственная дочь дона Хосе Дарио Аргуэльо и его жены Марии-Игнасии Мораги. Сегодня табличка эта после многих перестроек и переделок не сохранилась. А в 2013 бывший Дом Офицеров был переделан в некий развлекательный центр, количество комнат было сокращено - от всего разнообразия там осталась пара залов для свадеб или юбилеев и танцевальный салон.

Еще раньше, в апреле 1806 года рядом с фортом Президио встала на якорь бригантина "Юнона", на борту которой находился (но не командовал) граф Резанов. Мнения мореплавателей и одного из "две тысячи семьсот семнадцать поэтов нашей федерации" здесь расходятся. Согласно поэту (#6?), "Юнона" была шхуной, а согласно морскому паспорту - а все построенные корабли имеют такой, и паспорта эти хранятся вечно - "Юнона" была обычной бригантиной, причем с парусным вооружением балтиморского типа. Бригантина - это судно с двумя мачтами, причем на передней мачте (фок) - прямые паруса, а на грот-мачте - косые (трисель и топсель). Грот - самая большая мачта, расположенная или посередине судна - на фрегатах, или ближе к корме - на шхунах. Основная отличительная особенность у шхун - у них все паруса косые или трапецевидные (американские шхуны). Как нетрудно догадаться, бриг - это парусное судно, где на двух мачтах имеются квадратные паруса,  плюс для хождения под углом к ветру на гроте добавлен один большой косой - трапецевидный или по морскому гафельный парус. Чтобы понять, что же есть такого интересного в этих бригантинах, посмотрим хотя бы на трисель. Оказывается, что он, трисель, нижней шкаториной пришнуровывается к гику, верхней шкаториной - к гафелю, передней к трисель-мачте или ползунам, скользящим по мачте. Заметим также, что трисель на яхтах не имеет гика (гик закрепляется или снимается с бугеля и укладывается на палубу) и обликовывается по всем шкаторинам. Уму непостижимо, как при таком разнообразии иностранных и непонятных даже трезвому боцману слов всем непростым парусным хозяйством управлялась команда из 10 человек. Если хотите проверить глубину своего знания по части британского языка, то прочитайте морской словарь и попробуйте там найти хоть одно знакомое слово. Взять, например, штормовой вариант этого триселя. Читаем: "A trysail or "spencer" is a small triangular or square fore-and-aft rigged sail hoisted abaft, etc…" Дальше "мозк" совсем закипает… Эту вот фразу про трисел (все морские термины должны быть звучные и короткие - поэтому трисел, фригет… а не трайсэйл или фрегэйт) можно как бы невзначай произнести в компании малолеток, которые уверены в том, что если их родители, мажоры, забашляли препу с детства, то если "не они, то типа кто?" знают английский. Таки знают?

Когда с Юноны спустили шлюпку, то наверняка в форте никто и не почесался на предмет проверить наличие на борту англичан. Англичане, начиная с Дрейка, нападали на Альта Калифорния со стороны моря и все время хотели что-то украсть.

А вот были ли англичане джентльменами тогда? Похоже, что сразу на выходе из Плимутской бухты, джентльмены превращались в пиратов.  Такое быстрое превращение из Джекила в Хайда было описано англичанином Стивенсоном в его рассказе о раздвоении личности.  Там один джентльмен свихнулся на медицинской почве, запустив Артемку в депо - то есть изменил состав своей крови, после этого сильно накуролесил в Лондоне, потом очнулся на корабле типа  юнгой – а его альтер эго ушло искать те же сокровища на этом же самом корабле, но уже в виде пирата.

Но несмотря на набеги праздношатающихся не-джентльменов, испанцам было все в лом - ни крепостей приличных, ни кораблей они так и не построили, вследствие природного явления,  известного  в этой части света под именем “маньяна”.  Известно, что за 300 лет (1806 минус 1506), на Калифорнийском побережье они не умудрились построить хотя бы один полуприличный военный корабль. Понять их легко.  Жизнь вне кондиционированного помещения в Калифорнии невозможна. А в жару - еще и что-то делать? Короче, в жару - бастуем. Днем - сиеста, а работать приходиться по ночам.  Тем не менее, наверняка из форта на берег послали пару Рамиресов с саблями и в эполетах для формальной встречи.

Папахен Кончиты в это время болтался где-то в Санта Барбаре, где у него был еще один дворец, а на самом деле обычный домик, покрытый черепицей. Из под этой черепичной крыши он и управлял делами всей Альта Калифорния, в то время как форт Президиo был под временным командованием Луиса, брата Кончиты. Короче, Резанов наверняка не испытывал никаких трудностей в общении с молодежью после того, как сошел на берег. Суровый папахен был в отъезде. Брат был нормальный дюд. Кроме того, русские моряки в отличие от английских выглядели опрятно (были, наверное, из староверов), а офицеры знали как танцевать. Раньше все военные люди знали, как танцевать. Гостеприимство со стороны хозяев было истинно кастильским, как могут приветствовать гостей люди, много лет оторванные от европейской цивилизации.  И наверно, вечерами в большом и когда-то красивом губернаторском дворце их старинный ”боррейя” был не менее путанным, чем теперешнее танго, а кроме того русские моряки их наверняка научили чему-то новенькому: к примеру, танцевать вальс… думаю, тогда в 1806-oм он мог успеть докатиться из просвещенных Европ до штормового Охотска… дамы быстро научились прижиматься к мундирам, кидая страстные взгляды на гладко выбритые подбородки. "Мама, это правда, что приедет принц и увезет меня нахрен отсюда?"- пела армянская калифорнийка Шер много лет спустя по этому и всем другим поводам. Принц, вообще-то говоря, в переводе на петербургский - это великий князь. Но для калифорнийской глуши, наверно, было и графа достаточно.

А что было дальше - всем известно. Неизвестно только то, что в своих безумных планах получить подписи и печати на обходном листе по части предполагаемого марьяжа на католичке Резанову было не только необходимо получить подпись у Шуры-императора - для этого пропутешествовать 8 тыщ км из порта Находка в Петербург через всю Сибирь и Урал - но и дальше - поставить печать в соответствующей канцелярии у Бурбона в Мадриде. Заметим, постановка Бурбонской печати, по идее, должна была бы происходить в условиях бардака с поножовщиной, которую устроит в Испании один из крупных европейских просветителей, известный в России под кличкой Наполеон, буквально через полтора года после начала Резановского путешествия из форта Президио на запад. Видимо, Резанов в поисках своего счастья "там среди пампасов" не просчитал динамизма ситуации. Интересно, будь на месте Резанова гормональный феномен Витя Мирошниченко, как бы он разрешил непростую ситуацию с печатью?

Не мигают, слезятся от ветра
Безнадежные карие вишни.
Возвращаться - плохая примета.
Я тебя никогда не увижу.

Во-первых, "безнадежные" для карих вишен - это плохая гипербола, более того, неправильная - Кончита потом всю жизнь бегала на берег смотреть на проходящие корабли - значит у нее всегда была надежда, которая только с ней и умерла там на берегах залива Сан Франциско. Во-вторых, Резанов никуда возвращаться и не собирался - не в его это было характере - а двигался он всегда вперед: высадиться в порту Находка, потом через Сибирь в Питер, оттуда морем в Бильбао, оттуда в Мадрид; дальше через океан в Мексику - в Веракруз, затем  на ослах в Акапулько, и, наконец, ближайшей шаландой до Сан-Франциско - это, поэт номер 6, обычная кругосветка, причем с потерей одного дня. Вот такая история с географией.

С тех пор прошло 200 лет - человечество проделало триумфальный путь от монархии к джамахирии (и местами от джамахирии обратно в феодальную раздробленность), от бригантин до боингов, от монастырей до сэйм-секс мариджэй. Ни в Балтиморе, ни в Санозэ никто из физтехов уже 15 лет как не играет в преферанс. И только посреди штормов и безумия стоит Доминиканским монастырем одна бережно хранимая и древняя как мир традиция - тебе не выдадут диплом физтеха, пока ты не подпишешь обходной лист.

Ну а дальше у всех нас, энтузиастов с дипломом физтеха, было примерно одно и тоже:

Покинув физтех, я пошел бичевать
С утра на работу - на шефа пахать
Общага, ты стала и мать, и судьба
Наукой живу, но бабла ни хрена

Ну а потом, потом у нашего трудового поколения околонаучная романтика испарилась, особенно у тех, кто прожил по 14-16 лет в общаге. Но подули ветры перемен, и народ встал с койкомест, расправил крылья, и как стая голодных альбатросов широким клином потянулся с Долгих прудов на Длинный остров; с Длинного острова мы разлетелись по всему Американскому континенту, где и живем, иногда вспоминая тех, кто сначала выучил нас, и тех, кто потом послал нас на три буквы: на Джей, эФ и Кей...